Остров перевертышей. Рождение Мары
Шрифт:
Тамара решила изобразить Брин вместе с ее тотемом. На соседку она периодически поглядывала, стараясь рисовать с натуры, а песца пришлось сверять с атласом. Разумеется, Тома остановилась на роскошной зимней шубке, которой и славятся полярные лисы. Вышло мило, любительнице плюшевых игрушек и мягких подушек всех форм и размеров должно было понравиться.
Тома дождалась, пока Брин выйдет из комнаты, написала с обратной стороны рисунка «Прости меня, пожалуйста! Мара» и, положив подарок на видное место, отправилась в главное здание. Она не хотела
До пяти часов оставалось немного времени, поэтому Тамара бесцельно слонялась по просторному холлу. Занятия еще не начались, и вся постройка пустовала. В тишине раздавалось только звяканье посуды с кухни. Бедная синьора Коломбо, весь день на ногах! Придется почаще нарываться на наказание, чтобы у нее была хоть какая-то помощь.
По всему холлу были расставлены уютные диванчики, у одной стены громоздился старинный рояль с резной подставкой для нот, у другой — стол для пинг-понга. Старая кряжистая липа за окном густой листвой загораживала свет, поэтому кругом царил приятный для глаз полумрак.
Тома заметила множество фотографий в рамках: группы людей в мантиях выпускников. Цветные изображения, черно-белые. И даже коричневатые, датированные пятидесятыми годами девятнадцатого века.
Висели и картины: отдельные портреты, пейзажи Линдхольма, на которых главное здание выглядело совсем иначе, а домики напоминали деревенские лачуги. Только маяк везде оставался одинаковым. Наверное, ему стукнуло, по меньшей мере, две сотни лет.
Наверх вела широкая лестница из темного дерева и упиралась в огромный флаг со знаком солнца в круге и надписью на латыни: «Sol lucet omnibus».
Скрипнув ступенькой, Тома поднялась на второй этаж: по всему периметру шли балюстрады и двери с табличками. Ханна объясняла, что на втором и третьем этаже проходят занятия, внизу, помимо холла и столовой, располагается главная библиотека, а четвертый этаж целиком отдан профессору Эдлунду. Там и его кабинет, и спальня, и огромная лаборатория, вход в которую разрешен только ему, мисс Вукович и мисс Кавамура. Остальных преподавателей и даже уборщицу миссис Чанг профессор туда не пускал.
Мара подошла к флагу и в задумчивости коснулась полотна.
— Солнце светит всем, — услышала она и обернулась.
Из коридора вышли Джо и Эдлунд.
— Здесь написано на латыни: «Солнце светит всем», — с улыбкой повторил профессор. — Мы с мистером Маквайаном закончили. Пойдем, Мара, я провожу тебя в свой кабинет.
— Тебя подождать? — спросил Джо.
— Я… Я не знаю, — она вопросительно взглянула на Эдлунда.
— У нас будет полноценная тренировка, — ответил тот. — До ужина ты вряд ли освободишься.
— Увидимся в столовой, — кивнул индеец и пошел вниз.
— Вот так да, мисс Корсакофф! — профессор удивленно поднял брови.
— А что? — удивилась она.
— Кажется, ты покорила нашего невозмутимого Джо. Столько слов за один раз даже я от него не
Они свернули в коридор и вскоре оказались на узкой лестнице. Тома поднималась следом.
— Профессор… — нерешительно начала она, когда они минули третий этаж.
— Да?
— Пока занятие не началось… Дело в том, что мисс Вукович говорила мне… Что Вы знали мою маму.
С его спиной разговаривать было проще: вопросы про маму всегда давались Тамаре нелегко.
— Да, знал.
— Вы поэтому решили взять меня?
— Пожалуй.
— Профессор Эдлунд, прошу Вас. расскажите мне о ней. Хоть что-то. Я всегда хотела побольше узнать о ней. У меня была фотография… Раньше. И все. В личном деле есть информация только о ее смерти.
Шагнув на верхнюю ступеньку, Эдлунд обернулся.
— Я обязательно расскажу тебе все, что смогу. И даже поищу фотографии. Но после занятия.
— Хорошо.
Он провел ее в просторный кабинет: книжные полки, массивный стол, высокие окна и удобные диваны. Здесь было светло, в форточку врывался приятный морской ветерок, принося тонкий запах цветущих лип. Хотелось дышать полной грудью, шагнуть из окна и полететь к маяку, туда, где волны разбиваются о каменистый берег.
— Красиво, правда? — довольно спросил профессор. — Это мое любимое место.
— Мне нравится.
— Ну, — он уселся в кресло на колесиках и хлопнул себя по коленям. — Выбирай, где тебе будет удобно.
Она устроилась на краешке дивана.
— Располагайся, можешь скинуть кроссовки, растянуться во весь рост.
— Как у психоаналитика?
— Откуда ты знаешь?
— В кино видела.
— Ну… примерно так. Расслабься.
Тамара послушно легла, но расслабиться рядом с чужим человеком было трудно.
— А если я… — неуверенно проговорила она. — Ну, трансформируюсь… Как же моя одежда? И вдруг мой отец был рыбой? Или… Я не знаю… Слоном?
— Сейчас мы не будем перевоплощаться. Просто побеседуем, — успокоил ее Эдлунд. — Я всего лишь хочу определиться с тактикой. Закрой глаза. И рассказывай мне все, что придет в голову.
— Например?
— Попробуй вспомнить что-то хорошее. Что вызывает у тебя улыбку и чувство защищенности.
Это он, загнул, конечно. Ее так и подмывало крикнуть: «Профессор, ты вообще бывал в детских домах? В русских детских домах, потому что если у вас такие тюрьмы, то и вместо интернатов, наверняка, конфетные городки».
Она думала долго. Что принято вспоминать в таких случаях? Дни рождения? Новый год? Походы в кино? Было бы здорово, если бы дни рождения в детском доме могли вызывать улыбку.
Хотя… Да, тот день, когда она нашла ключ от подсобки. Ее собственный уголок.
Она рассказала Эдлунду, как пряталась там, как рисовала, как накопила собственный запас лимонных леденцов. Потом в голову пришел момент, когда Валентина Семеновна разрешила носить шарфик и даже подарила один. Как раз в день рождения. Еще когда достались красивые джинсы из пожертвованных вещей.