Отпуск Берюрье, или Невероятный круиз
Шрифт:
Глава 25
Капитан Рустон сменил трубку. В море он курит трубу с длинным мундштуком в стиле английского боцмана. Но когда он снимается с якоря и ему надо красоваться на мостике, исправлять глупости рулевого и давать команду, чтобы подёргали гудок, он позволяет себе весьма грозную горелку корсара. Надо видеть, как он играет в «Остров сокровищ». Бородёнка топорщится как у флибустьера, козырёк фуражки надвинут до бровей, руки в карманах кителя (большой палец наружи); в одно и то же время и Онасис, и Жан Бар [92] , и Магеллан, и Мэтьюрин Попей [93] !
92
Жан
93
Мэтьюрин Попей — герой популярных мультфильмов, моряк. — Прим. пер.
Мы только что вышли в море, поэтому он ещё не успел сменить трубку, и его доменная печь с коротким мундштуком тлеет перед его подбородком.
— В чём дело, господа? Теперь уже и я должен беспокоиться?
— Без паники, — режет Берюрье. — Надеюсь, вы знаете новость?
— Какую?
Бугай изгибает торс.
— Я новый дир вашей Компании, дружок! Абей ушёл в отставку, дай ему Бог здоровья!
Капитан поворачивается ко мне, вытаскивает изо рта свой миниатюрный саксофон и спрашивает меня:
— Он псих или что?
— Вовсе нет, — отвечаю я, — всё как нельзя точно. Господин Александр-Бенуа Берюрье уже час, как верховный руководитель компании «Паксиф»! Я полагаю, что Оскар Абей вам подтвердит это!
Без слов капитан снимает телефонную трубку и набирает номер судовладельца. Некоторое время из трубки что-то всхлипывает, затем раздается давящийся голос Абея. Он зол, он кричит. Он орёт так, что у нас у всех съёжились барабанные перепонки.
— Не надо меня беспокоить, тысячу чертей! Это моя жизнь! Моё счастье! Оно непрочно; стоит чихнуть — и его нет. Его нельзя трогать, чёрт возьми! Оно покоится на чувствах. Оно как пружина. Его может унести сквозняк! Я уже был близок к экстазу! Я уже чувствовал оргазм! Два шага от удовольствия! Мой внутренний голос предвещал мне чудесное избавление! Я лёг в фарватер блаженства благодаря приливу! Я оттягивался на всех парусах! И тут какой-то ужасный пират делает мне пробоину! Какой-то сволочной агрессор даёт по мне залп в упор!
— Прошу извинить, — бормочет капитан, — это капитан!
— Ну и что? Мне плевать! Мне по барабану! Что за капитан? Капитан чего? Моей задницы? Я спариваюсь, месье, а вы посмели прервать мой взлёт! Вы что, бьёте из орудий по моим спазмам? Рвёте мои голубые паруса? Я вас ненавижу, месье! Я хочу абсолютной тишины! Повторяю: аб-со-лют-ной! Выключите все телефоны, музыку, остановите двигатели, раздайте стюардам войлочные тапочки, закройте пассажиров в трюме, спилите мачты, чтобы не шумел ветер. Вылейте нефть в море, чтобы волны не бились о корпус. Сто-о-о-о-оп! Молчать! Полная тишина, религиозная! Пронзительная! Я спокоен, сосредоточен, я вхожу в состояние. Я должен выполнить своё сексуальное назначение. Пережить свою органическую судьбу. У меня есть чувства, месье! Я должен их настроить! Сейчас должна быть партия для моего соло! Я не могу усмирить свои железы! Освободите телефонную линию, исчезните! Внимание, это сигнал SOS! Конец связи!
Вешает трубку.
— Не получилось, — говорю я капитану. — Но я вам предлагаю ещё один способ проверить новость. Поскольку она пришла по телеграфу, ваш радист сможет её подтвердить.
— Я чувствую, что на этом корабле надо мной все смеются, — ворчит офицер, — но со мной это не пройдет, я предупреждаю.
Несмотря на свои сомнения, он звонит в каюту беспроволочного (как говорили раньше) и получает подтверждение моих слов.
— Ах вот как? Прочитайте дубликат, — лепечет трубокур, сразу же успокоившись.
Радист читает. Капитан слушает, затем кладет трубку. Живо вынимает изо рта свою собственную и засовывает в карман. Улыбка величиной с ломоть арбуза раздвигает ему бороду. Он подходит к моему Берюрье, вытянув руки перед собой на манер Иоанна Двадцать Третьего [94] .
— Господин президент-генеральный директор, примите мои поздравления! Какая честь получить это столь заслуженное назначение! Какая радость для всех нас, моряков, господин президент-генеральный директор. Никогда ещё не было такого быстрого назначения! Никогда столь удачного! Вы олицетворяете всю энергию, весь динамизм, всё…, всю…, все…, все… достоинства нации, морская история которой, господин президент-генеральный директор…
94
Иоанн Двадцать Третий — Папа Римский, вошёл в историю под именем «добрый Папа». С его правлением связано начало эпохи смягчения напряжённости между Востоком и Западом. — Прим. пер.
— Вольно! — обрывает Берю. — Зовите меня президентом, если хотите, или директором, даже генеральным, но не надо всеми тремя сразу, потому что мы и так уже потеряли много времени. Как там вас дразнят?
— Анри-Шарль-Альбер, господин…
— Хорошо, я буду тебя звать Ритон для краткости.
— Это слишком большая честь, господин…
— Заткнись! Раз уж мы вышли из Малаги, куда мы направляемся теперь?
— В Тенериф!
— Уже не надо, Ритон. Поворачивай оглобли, идём на Деконос!
Капитан (у которого явно имеется гражданская семья в Санта-Крузе) сразу же перестаёт улыбаться.
— Но об этом не может быть и речи, — говорит он. — Круиз предусматривает…
— Плевать, идём на Деконос, говорю тебе!
— Невозможно, у пассажиров на руках контракт с Компанией, и он гарантирует именно то путешествие, которое…
Берюрье ему грохочет под нос:
— Я тебе сказал, что мы идем на Деконос, ты, ж…! Он меня выведет из терпения, этот тип! Какого чёрта я называюсь патроном, если не могу плыть, куда захочу!
Рустон поднимается на дыбы, чтобы вздыбиться получше.
— Месье, — говорит он, — я единственный шеф на борту после Бога, и я буду действовать, как считаю нужным!
Толстяк пожимает плечами:
— Если ты единственный хозяин на борту после Бога, считай, что я бог, дорогой Барбапу.
— Довольно с меня! Какое мне дело до того, что вы президент-генеральный директор. Я буду исполнять свою должность в том виде, в каком мне её дали перед отплытием. Я несу ответственность перед лицом…
— Оставь! — вступаюсь я. — Капитан действительно абсолютный хозяин на своём корабле.
— Точно? — шепчет Толстяк, щуря налитые кровью глаза.
— Да.
— Об этом написано в морском кодексе?
— Всеми буквами!
Берюрье — человек решительных действий, вам это известно, поскольку вы оказываете мне честь читать то, что я имею честь вам писать уже больше чем давно.
— Можно всё уладить, — говорит он.
Он снимает шляпу, бросает её на стул и осторожно берёт фуражку своего собеседника.