Отпуск Берюрье, или Невероятный круиз
Шрифт:
Некоторое время спустя мне удаётся навести видимость порядка в этом гиблом месте. Дамы едва переводят дух (у них такая роль). Раймон нервно плачет. Он натерпелся столько страха, милейший. Самый раз брать его в оборот, не так ли? Психологически он находится в таком состоянии, когда нервишки сдали, и можно попробовать из него кое-что вытянуть. Так, за работу!
— Займись тётушкой Бертой! — говорю я Мари-Мари. — Отведи её в медпункт!
Я поднимаю Раймона, хватаю его руку массажиста и веду в сауну. Пусть попарится, так он станет податливее.
— Мерси, мерси, — бормочет он. — О, как вы кстати. Куда вы меня ведёте?
Дверь в сауну не открывается, что-то мешает. Я надавливаю плечом. Наружный термометр показывает сто десять градусов. Смотри-ка, он, наверное, вышел из строя под ударами Средиземного.
— Заходи!
— Чего?
Толчком колена под зад я заставляю его сделать шаг и одновременно застонать от удовольствия.
— Хрррау, — кончает массажист.
Затем издаёт другой крик, что-то вроде демонического воя, если вы можете его себе представить. Как будто мы в фильме ужасов, когда героиня узнаёт, что её муж злой вампир, и она застаёт его за приготовлением коктейля из крови их горничной.
Я смотрю. И кого же он видит, ваш дорогой Сан-Антонио, мои птички?
Догадались?
Да, чёрт возьми, догадались!
Старика, друзья мои!
Старика лично или его подобие, ибо он без сознания и похудел на пятнадцать килограммов.
Он тут не один в луже пота. Шеф-массажист Анн тоже находится здесь; полностью голяком, тогда как мой досточтимый босс полуобнажен. Его рубашка и красивый белый блейзер лежат на дощатой полке сауны. Может быть, когда начал действовать жар, он немного разделся, чтобы не было так жарко?
Узрев своего кореша, лежащего бревном, Раймон издаёт истошный крик.
— Любимый! Любимый! — кричит он, бросаясь к нему.
Я возвращаю его к действительности ударом ноги под зад.
— Сцену с плачем оставь на потом, приятель, сначала надо отправить их в медпункт. Мне кажется, их хватил тепловой удар!
Мы зовём персонал. Во время шторма корабельный персонал не ходит по коридорам, поверьте. Он прячется за дверями, приводит в порядок туалеты, собирает пояса безопасности, наваливает их целой кучей, чтобы было из чего сделать плот Медузы. Персонал лучше смотрится на проспектах, где они показывают вышколенный сервис. Роскошные чаевые уплыли с горизонта. Он думает о своём спасении, не о вечном, о простом, короче говоря, самом срочном!
Мы столько били в колокола, орали, выводили из терпения, махали вилами и сыпали угрозами, что наконец мобилизовали троих матросов, которые оказались поблизости. Все вместе мы тащим этих выпаренных господ в медпункт к Гектору. Скоро у него свободных мест не будет, это точно.
Врач, вызванный в самом срочном порядке, даёт им кислорода, сколько не жалко. Затем он их мажет помадой на основе соплиума, чтобы смягчить ожоги от пара. Его диагноз осторожен. Он не решается сделать окончательный вывод, потому что не знает, обожжены лёгкие или нет. Столь редкие случаи не входят в его компетенцию. Впервые он имеет дело с пострадавшими от сауны.
Если бы вы видели Старика в его кровати, рожа с кулак, щёки впалые, кожа дряблая, у вас бы уголки сердца сжались, мои канальи. Как будто он возвратился домой после Бухенвальда. Он напоминает головку члена. Его статус несколько размылся оттого, что он разом похудел. Его скорчило, обмещанило.
В то время как его лечат, я роюсь во внутреннем кармане блейзера. Чек на месте, контракт тоже. Я сую их в карман. В это мгновение, держитесь крепче, в дверях появляется ассистент. У голубчика зеленоватый цвет. Бедняга испытал свой первый шторм. У козлика истерзалось сердце! Волосы прилипли к вискам, глаза блуждают.
— Похоже, прибыли новые? — бормочет он.
Видит Раймона, распростёршегося рядом с кроватью Анна. Меняется в лице. Бросается к нему.
— Марс! — кричит он. — Марс! Боже мой!
Для меня это то, что специалисты большой, прекрасной, настоящей литературы, увенчанной лаврами и сертифицированной, назвали бы «проблеском света».
Этот крик! Это имя! Эта порывистость!
Я узнал ассистента. Теперь я знаю, где мы виделись.
В самом деле это было не так давно, совсем недавно, мои пустые тыквочки.
Этот очаровательный молодой человек на самом деле не кто иной, как Метида, рыжая красотка, которая так ловко «сняла» меня недавно на корриде.
Глава 29
Послушайте, честно говоря, эта книга вмещает так много неожиданных поворотов, как будто она резиновая. Если бы я был при деньгах, я бы купил её, чтобы перечитать на свежую голову. Знаете, в чём состоит ремесло какого-нибудь писаки? Он размазывает бутерброд, пачкает бумагу, строчит без оглядки! Набирает страниц! Считает знаки. Добавляет ещё, чтобы угодить издателю. Доказать ему, что он имеет дело не с бездельником, что ему досталась хорошая несушка. Бресская пулярка с щедрой гузкой; раздаточный автомат, работающий как часы! Он всё время в движении, давит на педали как заведённый, как сумасшедший! Он опорожняется как смывной бачок. Его поджидает выгребная яма. Он смывается. Сливается. Трясёт головой, чтобы из неё сыпались прилагательные. Перебивает буквы, чтобы согласовать сказуемое с каким-нибудь строптивым подлежащим. Вот только во всей этой трескотне он даже не успевает попробовать на вкус свои выделения. Он как шелковичный червь, который не может полюбоваться своим коконом, потому что он его пленник. Да ещё эта механика, противная копирка, коварная лента, подлые винтики, которые заедают в самый разгар вдохновения. Ваш герой уже толкает дверь, чтобы войти, и тут — крак, что-то сломалось! Каретку заело! Или же у тех, кто вламывает на электрической IBM, когда у валика начинается икота. У тебя текст получается весь какой-то дрожащий, зачуханный, нечёткий, бледный, и сразу же посредственный стиль бросается в глаза. Но эту книгу всё же надо приобрести. Она будет для меня подарком на день рождения, на юбилей, моей наградой, моим мочегонным средством. Я буду копить. Буду канючить перед книготорговцами, чтобы они мне уступили. Буду мозолить им глаза. Я её получу, я настойчивый. Если понадобится, я продам свои часы. Попрошу в долг, как это ни ужасно для меня. (Мне так стыдно брать в долг, что я не смею возвращать его.) Я стану приходящей домработницей, если понадобится. Буду мыть машины. Трахать богатых старых дам. Стану школьным учителем или школьным мучителем. Впутаюсь в какое-нибудь дело, если надо. Я её получу, обещаю вам. Хочу, чтобы она красовалась у меня на видном месте, чтобы я тоже мог козырять и щеголять ею, размахивать своим Сан-Антонио, как другие. Показывать, что я тоже не отстал от времени, что я просвещённый человек. А ещё читать её. Зачёркивать повторы и подчёркивать красным то, что осталось. Буду заучивать тирады и рассказывать их перед молодёжью на площади Альбера Самена или Франсуа Коопе(ратива). Слушай, но ведь даже не перечитывая самого себя, я уже могу сказать, что в этой книжке есть персонаж, к которому я питаю особые чувства. Это Оскар Абей с его закидонами, его пафосной речью, его психозом. Месье Феликс тоже, на свой манер, из новеньких в моём стаде. А вообще-то с вашим эгоизмом, вам на всё наплевать, не так ли? Вам нужно только одно: чтобы ваш Сан-А выдал вам свои похождения. Неожиданные развязки и шутки. Что касается его состояния души, пусть он его смажет вазелином и забьёт себе в ректум (университета). Слабительное вы покупаете у фармацевта, а не у торговца детективами. Ладно, я продолжаю. Вы доведёте меня до истощения, постоянно требуя от меня ещё и ещё. Однажды мой мозг превратится в клей. Он вытечет из меня соплёй, я это чувствую. Мне придётся писать белой палочкой на снегу такие вещи, которые ни о чём не говорят для других. Ничего не поделаешь: моя щедрость меня губит, я тону в собственном изобилии. Аминь!
Метида, говорю вам. Меня заливает стыд. Шатает сильнее, чем шторм. Такой вот внезапный припадок, столько злости, хочется выть. Надо же, я целовал этого типа! Гладил его ноги…
Дверь вно-вно-вновь открывается, и появляется вереница покалеченных людей. Первый помощник, главный механик, два старших матроса (в сумме получается один главный) в сопровождении лично Берюрье.
Я не знаю, где он нашёл этот белый китель, обшитый галуном, но в нём он выглядит весьма элегантно, хотя и не смог его застегнуть. Во рту у него трубка. Фуражка с золотым галуном набекрень. От возбуждения он налился фиолетовым цветом.
Моряки все в ушибах и еле волочат ноги. У них недостаёт зубов, ушей, кончиков носа.
— Эй, лекарь! — кричит Бугай. — Залейте йодной настойкой повреждённые места этим бездельникам, когда у вас найдётся свободная минута!
Он умолкает, увидев Старика.
— О папа! Ты нашёл его? Он что, загнулся?
Я ему объясняю. Он кладёт руку на грудь Старика и с большим знанием дела приподнимает ему веко, трогает пульс и заключает:
— Выкарабкается, он крепкий дуб.
— Они что, от шторма так пострадали? — спрашиваю я, показывая на группу покалеченных.