Отпуск Берюрье, или Невероятный круиз
Шрифт:
— Захватывающе, а дальше?
— Я бросилась к Абею, который ухлёстывал за мной в отеле Ахилла после вашего отъезда, он оставил мне свой адрес. Я ему всё рассказала.
— Зачем?
— Чтобы он предупредил Гектора. Ночью я не могла подняться на борт. Я боялась, что ты знаешь о том, что я его сотрудница, ты же прочитал мою ксиву. И он сам мог написать тебе о нашей будущей свадьбе…
— А потом?
— Абей сказал, что у него родилась потрясающая идея. Он предложил мне путешествовать тайно. Он дал мне каюту, соседнюю со Стариком…
— Чтобы ты следила, не смыкая глаз за Папой, не так ли, моя Подлая? Когда я вышел из твоей каюты «Утренняя заря» (которая, при необходимости, становится
Она присвистывает своими аппетитными губками:
— Надо же, как ты отыскиваешь эти штучки, не показывая вида! Да, я следила за твоим боссом.
— А Гектор, конечно же, ничего не знал?
— Нет. Он думал, что я в Париже.
— Для чего эти тайны? Зачем эта слежка за Стариком?
Она делает гримасу.
— Оскар — маленький тиран, который хочет всё знать, над всем властвовать, всё контролировать. Он хотел наблюдать за ходом расследования, не дожидаясь ваших докладов. И потом, к моему стыду, он так увлёкся мной, я думаю, это и было причиной того, что он запер меня незаметно и держал у своих ног. Он мне сказал насчёт Гектора, что не стоит его волновать моим присутствием на борту, что надо дать ему работать.
Я внимательно смотрю в её глаза.
— И, помимо прочего, бьюсь об оклад (как говорила одна моя знакомая домработница), что он тебе пообещал кругленькую сумму?
— Это моё личное дело.
— Ты интересная сотрудница, мисс детектив. И не менее интересная невеста! Ты знаешь, что Гектор хотел наложить на себя руки после того, как обнаружил тебя в ванной только что? Он сейчас в медпункте.
Она смеётся.
— Ох уж этот Тотор, я знала, что он баклан!
Возвращается Абей в звуковом сопровождении, состоящем из шума смывного бачка [104] .
104
Если вы считаете, что я слишком скатологичен, читайте «Мемуары генерала». — Сан-А.
Он сияет и, можно сказать, спокоен.
— Этот чек, дорогой Сан-Антонио, друг мой, посланец судьбы, этот чек, покажите мне его ещё раз, умоляю!
Я охотно ему выкладываю его.
— Можно я его поцелую? — спрашивает он меня.
Целует.
— Тот самый, вы можете мне его оставить?
— В указанный день, то есть по окончании круиза!
— Что ж, пусть будет так, я подожду, я потомлюсь. Я буду молиться за него, за его спасение! Не потеряйте его! О нет, только не потеряйте, я вам запрещаю! И не исчезайте, хорошо? Вы будете спать здесь, с нами, питаться в нашей компании! Купаться в одной ванне! Отныне вы мой сиамский брат, Антуан. Моя тень, моя проекция. Покажите мне его ещё раз! О, чудо! Как он красив, такой пухлый со всеми его нулями, с этой великолепной подписью, так артистично перечёркнут! Где он был?
— У Ахилла!
— А Ахилл?
— В сауне, он плавал в собственном соку, надо заметить.
— Мой бедный, прекрасный друг!
— Ах, вот как, в сауне, вот это уже интересно, — шепчет Камилла. — Значит, я попала в точку!
Будительница сильных чувств начинает меня интересовать.
— Что ты имеешь в виду?
— Это я дала наводку вашему мурику. Я ему посоветовала воспользоваться стоянкой в порту и пошарить у массажистов.
— Говори!
Она уже открывает рот. Я делаю категоричный знак.
— Нет, погоди, малышка, давай по порядку! Иначе мои читатели вконец запутаются. Мы продолжим ваш рассказ в хронологическом порядке. Итак, Абей взял тебя на борт тайком и поместил в каюте «Утренняя заря» с тем, чтобы ты следила за нашим расследованием, благодаря акустической системе, кстати, ты бы немного рассказала об этих двух каютах, моя птичка.
Она пожимает плечами.
— Не я их сделала, приятель. Спроси у Абея!
— Как, что, чего? — шепчет упомянутый. — Что вы сказали? Ах да, две каюты?
Он смеётся, хлопает в ладоши, шлёпается на канапе и начинает подпрыгивать.
— Это моя идея, хитроумная, гениальная! The находка! Исключительно very good идея! Хотите узнать? Так слушайте! А вообще, нет, только не перед ней! — добавляет судовладелец, показывая на Камиллу. — Нет, нет, нет и нет, я — джентльмен! Я галантен! Я не отношусь к этим хвастливым идиотам, которые рассказывают о своих любовных приключениях, о своих постельных делах, ведут им счёт. Я скромен. Камилла — первая, единственная, неповторимая! До неё было лишь преддверие рая! Я не буду рассказывать о пустыне, которая была до неё. Она не должна ничего знать о моих прошлых шалостях, моих жалких поползновениях, моих скудных совокуплениях. Ни слова об этих ордах женщин, которых я разложил до того, как её встретить. Она получила меня практически целомудренным! Она лишила меня невинности, растлила! Она меня открыла с правильной стороны, вот! Так что немного человеческого уважения, ради бога! И никаких намёков! Не заставляйте меня говорить то, что самые элементарные правила приличия не позволяют мне произносить в её милом присутствии! Тсс! Отойдём в сторонку, мой друг, моя чековая книжка, моя жизнь! Я вам одному расскажу на ухо, по-английски! Ты не говоришь по-английски, Камилла? Да? Немного? Тогда мы будем говорить на швейцарском немецком. И, на всякий случай, иди-ка в другую комнату, моя прекрасная роза. Положи подушку на голову. Две подушки: по одной на каждое ухо! Иди, моя прелесть, моя шёлковая, моя росинка!
Камилла зевает и прикрывает разинутый рот тыльной стороной ладони.
— О… э… слушай, Оскар, ты знаешь, что ты меня уже задолбал своими закидонами? — шепчет она.
— Не говори со мной так, моё очарование, моё упоение, моё бесконечное желание! Ладно, оставайся с нами, слушай и прощай! Отпускай мои грехи! Я — жалкий грешник! Извращенец! Поганая личинка! Членоносец! Так вот, эти каюты — они с секретом! Ещё та штучка! Дьявольская, постыдная, знаю! Я виновен, виновен, очень-очень виновен! Прежде чем повстречать тебя, Камилла, воплощение красоты, дыхание летней ночи, зеркало бесконечности, вздох садов Аллаха, прежде чем повстречать тебя, о диковинка, о мой толчок кровяного давления, я блудил как козёл! И ещё хуже, моя оливковая веточка: как хряк прыщавый, покрытый коркой грязи. Своим гнусным развратом я занимался с юными девушками! Признаюсь перед Господом всемогущим. С девушками! Несовершеннолетними, едва достигшими половой зрелости, иногда без волосяного покрова! О, какой стыд! О, мертвящие угрызения совести! О, зловонные воспоминания! О, гнойный грех! О, дьявольская зараза моей души! Святая Мария, Матерь Божья, молись за нас, бедных грешников! Моя честь агонизирует, когда я вспоминаю всё это! Пусть мой член отпадёт, как червяк от падали!
— А что ещё, Абей? — перебиваю я.
Он проглатывает нити своего красноречия. Вдыхает, втягивает, сморкается и вытирает лоб.
— Смягчающие обстоятельства, господа судьи? Неспособность получить удовольствие, которая испортила всю мою жизнь. Я мог совокупляться, но не получал удовольствия. То, что для других является высшей точкой акта, у меня было лишь жалким притворством! Тогда я окунулся в разврат, чтобы довести себя до счастливого разрешения. Это ничего не дало, господа присяжные. Ничего…