Отпуск Берюрье, или Невероятный круиз
Шрифт:
Камилла зевает вновь.
— Ты морочишь дела этому месье, Оскар, — говорит она, — и ты бы мне их тоже заморочил, если бы они у меня были. Тебя просят объяснить трюк с каютами, а не играть нам «Горнозаводчика» [105] !
Он фыркает и соглашается.
— Да, ты права! Прямо к цели! Без прикрас! К чёрту многословие. Смерть высокопарным словам! Правда голая, как деревья зимой! Я хочу сказать правду! Прокричать её! Огласить! Провозгласить! Камилла, запятая, Сан-Антонио, ещё запятая, слушайте, двоеточие.
105
«Горнозаводчик» — французский фильм (1948), романтическая драма о том, как молодая аристократка выходит замуж против своей воли и без любви за местного горнозаводчика. В конце концов великодушие последнего рождает в ней чувство любви. — Прим. пер.
Он закрывает глаза.
— Я подстерегал свою жертву в бистро поблизости от лицеев, там, где шумливая молодёжь глотает дым своих первых сигарет, боготворит Мао и мучит музыкальные автоматы. Я останавливал свой выбор на одной красивой зверушке, предпочтительно светловолосой или шатенке, как повезёт. Я не Аполлон, но у меня есть «феррари», а если хочешь произвести впечатление на девственницу, в наше время лучше иметь «феррари», чем смазливую мордаху. Короче, я знакомился со своей жертвой. Не буду вам рассказывать о своих ухаживаниях вампира в брачный период. О нет, только не это, не трогайте миазмы моей грязи. Как бы то ни было, довольно быстро после подарка в виде шейного платка от «Гермеса», обеда у Оливера, который столь красноречив со своей прекрасной бородой, уик-энда в Ламутьер я заговаривал о круизе. Почему? Потому что, друзья мои, из-за своего сексуального отклонения я могу заниматься любовью только на корабле. Наследственное! Я провёл свою брачную ночь на борту корабля «Генерал де Гольом», зачал своего сына на «Пуэнт-а-Питре», впервые обманул свою жену в каюте туристического класса на корабле «Теодюль Некрузвельт» и подхватил свою последнюю гонорею на рейде в Рио на корабле «Куйвамбар». Без моря я не мужчина! Без волн нет эрекции! Я становлюсь самцом только на корабле; теперь вы знаете обо мне всё!
Он достаёт сигару из пепельницы и принимается грызть её, как будто это банан.
— Короче говоря, я брал этих пацанок в круиз. Не в одиночку, об этом даже не могло быть и речи, ибо они были под надзором родителей, идиотки! Некоторые были из бедных кварталов. Тогда я применял очень хитрую систему, надо признать: я устраивал им выигрыш в большом конкурсе моей Компании, который, может быть, вы знаете, назывался: «Мечтайте! „Паксиф“ сделает остальное». Конкурс очень простой. К примеру: «Назовите европейскую столицу из пяти букв, которая начинается с буквы „П“ и заканчивается буквой „ж“». Розыгрыш определял победителей. Но розыгрышем занимался я, друзья мои. Пацанка выигрывала круиз на Антильские острова или путешествие в Грецию в зависимости от того, нравилась она мне или просто была мне симпатична. Разумеется, она поднималась на корабль вместе с маман. Иногда приходилось раскладывать и мамашу. Кстати, матери трахаются лучше, чем дочери, это в порядке вещей! Но такое случалось редко, ибо я добивался своего. Я помещал «этих дам» в разных каютах, раздельных. Для девицы я оставлял каюту «Цветок Франции» и поджидал её в каюте «Утренняя заря». Благодаря телефонной связи я узнавал, когда путь был свободен, ибо ещё одной и последней особенностью моей секреторной жизни является то, что я могу заниматься любовью только днём. Как только малышка освобождалась от материнской опеки, она мне звонила. И тогда, друзья мои, я менял местами названия кают, совершенно идентичных, теперь вы об этом знаете, и я отправлялся за любовью без риска быть застигнутым врасплох. Если вдруг маман возвращалась, она автоматически открывала «Утреннюю зарю», считая, что это «Цветок Франции». Видя, что она пустая, она уходила искать свою дочь. Я выходил с гордо поднятой головой из каюты своей жертвы, не боясь столкнуться носом к носу с дуэньей [106] . Если она оказывалась рядом, я с ней любезно здоровался. Не правда ли, гениальная идея? Ужасно гениальная!
106
Дуэнья — в прошлом в Испании пожилая женщина, наблюдавшая за поведением девушки и всюду её сопровождавшая. — Прим. пер.
— Так, ну ладно, вместо того, чтобы устраивать этот цирк, ты мог просто сказать малышке, чтобы она пришла к тебе, Оскар! — подмечает не без основания уважаемая Камилла. — Нет, ну ты вообще, ты сначала считаешь бараньи ноги, а потом делишь их на четыре, Толстячок!
Он возмущается.
— Не говори так, чудо природы! Жемчужина южных морей! Утреннее пение птиц! Я должен был получить её в её тепле, в её запахах, моё желание было столь тонким, как паутина…
— А как же со мной, меня ты привёл заниматься любовью в своей каюте!
Абей вскакивает, выплёвывая табак и дым.
— О моя полоска неба! Аромат Саудовской Аравии, Ирака, Ирана и всего Персидского залива, ты, я скажу тебе… Ты, Камилла, — это ты! Таких не было и не будет! С тобой я могу и ночью, и днём! В море и на земле. Стоя и лёжа. Всюду! В любую погоду! Я смог бы на куче навоза и в багажнике «кадиллака»; на стуле и подпирая избирательный щит демократа Пятой республики (а ведь мы, Абей, — гол-листы вот уже четыре поколения). Я мог бы в исповедальне (а я — христианин) или на витрине «Галери Лафайет» (я их клиент). Я смог бы на ветке дуба и на ступенях эскалатора. В аэростате и на велосипеде. На лыжах, на лошади, в Англии. Я бы смог, стоя на руках, Камилла! Спящим, при ходьбе, на одной ноге. На крыше. В метро. На площади Согласия! На коленях у блюстителя порядка! Я смог бы на обложке этой книги, иллюстрированной Дюбу! Когда диктую почту! Смотрю телевизор! На пикнике с собственной женой! На административном совете. Я мог бы и без тебя, так ты меня возбуждаешь!
Он бежит в ванную.
— Прошу меня извинить, — кричит он, — мне нужно кое-что проверить!
Уф!
— Вот шизик, — вздыхает Камилла, — даже с его баблом я его не выдержу. Придётся возвращаться к Гектору.
— Продолжим разговор, я спешу.
— Тебе что, выходить на следующей остановке?
— Возможно! Давай, слушаю тебя.
Она ухмыляется.
— Дошла очередь, уж вас-то я наслушалась! Так, всё, что я поняла из ваших речей, это то, что похищенных не ликвидировали сразу, а держали в укромном уголке, куда они шли по своей воле. Так вот, хорошо подумав, я поняла одну вещь: пока их держали в заключении, их должны были кормить. Я пригласила метрдотеля, который обслуживает каюты, и я у него спросила, были ли среди людей, которые питались у себя, такие, кто ел много…
— Браво, малышка, об этом стоило подумать!
— Вот я и подумала!
— Ну и?..
— Мы сделали обзор, составили небольшой список, в самом деле небольшой, потому что обжоры питаются в зале. И я наткнулась на шефа-массажиста, некоего Анна. По словам официанта, с ним случались приступы булимии. Когда это с ним происходило, он требовал жратву в течение всего дня. И самое удивительное то, что он обедал в зале для офицеров.
— И ты рассказала об этом Старику во время стоянки?
— Да, нужно было его успокоить, он только что узнал, что этот кретин Гектор отправил ему анонимное письмо, текст которого меня так рассмешил. Я слышала, как он метал икру в своей каюте. И ещё говорил своему слуге, что одна гадина…
Я слушаю рассеянно. То, что она мне говорит, я уже и сам могу понять. Она появилась в ту минуту, когда Старик позвал юнгу после ухода Росса.
Для того чтобы обслуга (стюарт) не тревожила её, она поменяла местами таблички кают. Так что чуть позднее Гектор ждал уже в её собственной.
— Перед тем как соскочить, ты что-то выпила?
— Глоток виски для храбрости, да.
Так вот откуда стакан, замеченный Гектором. Она говорит, говорит… Я делаю себе щипок, чтобы сохранять связь с действительностью.
— …Моё присутствие на борту он принял за какие-то плутни… Я так и не смогла его переубедить… Он не находил себе места, потому что Гектор так и не появлялся… Тогда я ему рассказала про массажиста, чтобы отвести его злость… Он выслушал молча, а потом выбежал из каюты… Я стала ждать его. Росс притащил bloody-mary в каюту рядом, затем ушёл. Поскольку Старика всё не было, стоянка уже заканчивалась, я вышла, поменяла местами таблички, потом отнесла напиток из своей каюты в его…
— И ты его выпила?
— Ну да, а что? Я люблю bloody-mary.
Глава 31
Я всегда испытывал стыд за укротителей. Ещё когда я был совсем маленьким, их наигранная смелость вызывала во мне чувство гадливости. Она меня не изумляла. Мне она казалась чем-то низким и унылым. Они находятся в клетке вместе с так называемыми хищниками. В руке хлыст, они в красивой униформе, и они играют в игрушки. Меня просто шокировало, как они укрощали этих больших ворчащих кисок. Скажите, у вас вызывает восторг, когда лев даёт лапу или тигр запрыгивает на скамеечку? Вы кричите от восторга, если гепард прыгает сквозь обруч или две пантеры качаются на доске как на качелях? Я нет, никогда! В глубине души я испытываю унижение. Боль, вот что я чувствую за животных и за укротителя, таких неловких позади их решёток. Я не аплодирую. Я съёживаюсь. Вот откуда, я думаю, моя неприязнь к цирку, несмотря на звуки оркестра, свет прожекторов, маленьких наездниц, зверей и клоунов. Мрачное зрелище! Утрата нашего достоинства, от которого и так уже почти ничего не осталось.