Отпуск Берюрье, или Невероятный круиз
Шрифт:
Он изучает судовые бумаги у капитана. Натыкается на записку Тотора. Догадывается. Идёт в свою каюту, чтобы сравнить её с анонимным письмом. Раскрывает тайну! Мерзкий Гектор — автор письма! Хо, хо! Молодец! Пахан ликует! Надо сбрызнуть! Он даёт распоряжение Россу насчёт bloody-mary! И с этой минуты время рвётся на мелкие кусочки…
Музыка из салона немного мешает собрать мысли. Музыканты играют «Белую сирень»! Новое! Я слушаю мелодию, прямо для Фелиси, жаль, что она не слышит… Когда зацветёт белая сирень… О чём я думал? Так, Сан-А. Не спеши! Старик просит Росса принести bloody-mary. Росс идёт в бар и следит за тем, чтобы его приготовили правильно. Тем временем Дир звонит юнге и просит его отнести письмо Гектору. У юнги возникает ощущение, что Старик не один. Мой босс берёт лупу. Она помогает ему разоблачить кузена. Может быть, с той же лупой он показал визитёру, что почерки совпадают? Нет, я увлекаюсь, надо быть внимательнее. Начинаю с начала: Старик один в своей каюте, он только что привёл в замешательство Гектора. Звонит Россу. В это время в каюте больше никого нет. Он говорит своему камердинеру, что «Мердалор» — единственный из круизных лайнеров, который заходит в Деконос. И добавляет, что мы пригрели змею на своей груди. То есть Тотора. Заказывает bloody-mary. Порядок! Росс уходит и, по его словам, отсутствует некоторое время. После ухода Росса некто наносит визит Старику. Старик делится своими соображениями с этим некто. Звонит юнге, даёт ему письмо для Гектора, затем исчезает так же, как и его визитёр. Росс приносит напиток. Некоторое время спустя уходит на поиски пахана. Приходит Тотор… Nobody [97] ! И в этот момент стакан пуст! Его выпила женщина с губной помадой как у Камиллы. Следовательно, женщина вошла в каюту в промежутке между уходом Росса и появлением Гектора. Всё произошло за несколько минут. Надо быть Фейдо [98] , чтобы так быстро провернуть эти хождения. И никто ни с кем не столкнулся. Такое увидишь только в водевиле! Или же кто-то морочит мне голову. Но кто? Росс? Юнга? Тотор?
97
Никого (англ.). — Прим. пер.
98
Жорж Фейдо — знаменитый французский автор водевилей. — Прим. пер.
Прибавьте ко всему этому то, что Камилла поднялась на борт как раз в ту минуту, когда Гектор отлучился со своего поста в связи с тем, что его срочно вызвал босс. Следовательно, у неё не оставалось времени, чтобы зайти выпить bloody-mary до того, как мой кузен вошёл в каюту! Возможно, я ошибаюсь насчёт губной помады, она может принадлежать и не Камилле. И пока шёл этот балет, какой-то чернокожий дал мне дубинкой по башке в затрапезном номере! За компанию с миловидной девушкой, которая… Да, кстати, я больше не видел её, эту соблазнительницу!
— Эй, Сантонио, ты спишь или ты дурика валяешь?
Я приподнимаю козырёк своей кепки. Мари-Мари стоит рядом с шезлонгом, уже загорелая, с задиристыми хвостиками и зубами более редкими, чем когда-либо. Когда она смеётся, получается дырка посреди рта, как у млекопитающего.
— Почему? — спрашиваю я.
— Ты разговаривал, — говорит она. — Как какой-нибудь слабоумный старик. Ты храпишь ночью?
— Ещё никто не замечал этого.
— Конечно, ты же холостяк! Я спрашиваю потому, что, если когда-нибудь мы поженимся, мне не нужен тип, который храпит, это пошло! Свистеть каждую ночь, чтобы останавливать его турбины, нет уж, спасибо, я не дорожный полицейский!
Она делает мне шлепок:
— Убери дрыжки, я посижу с тобой!
Устроившись в нижней части моего полотняного кресла, она показывает мне плоскую коробочку из белого дерева с изображением Фудзиямы.
— Смотри, что мне купил один старый хрыч на корабле!
— Ты уже принимаешь подарки от незнакомых? — удивляюсь я.
— Ну и что, у меня нет денег, ты же знаешь, как тётю Берту жаба душит! Да ты не волнуйся, Сан-Антонио, я его не разорила, вещица японская, так что она ничего не стоит. Открой и посмотри.
Послушно я открываю крышку коробочки. Внутри лежит обычная сигарета французского табачного предприятия.
— Ты что, собралась курить «Голуаз» в твоём возрасте?
— Ну ты и дупел, когда постараешься. Ничего я не собираюсь курить, люди делают такой умный вид, когда держат их во рту; как дрозды, которые строют себе гнёзда. Мне всё время кажется, что они вот-вот вспорхнут на ветку. Дай, я тебе кое-что покажу!
Она вырывает у меня из рук коробочку, закрывает крышку и возвращает её мне со словами:
— Открой!
Я открываю. Сигарета исчезла.
— Обманули дурака! — смеётся мисс Воробышек. — Прямо как по волшебству, правда? Только здесь есть одна хитрость, в каждом секрете есть хитрость, по-другому не бывает! Я больше чем уверена, что штучки на корабле — это что-то вроде этой коробочки! Открываешь — кто-то есть, закрываешь — чувак исчез! Ловкость рук, и ничего больше, Сантонио!
— Потрясающе! — вскрикиваю я и целую её.
Она отталкивает меня.
— Эй, не увлекайся, на нас смотрят, — возмущается мисс Косичка. — Я так думаю, ты торопишь время, я тебе не нимфоманка.
Она мне подмигивает.
— Я вижу, мой фокус тебе понравился, Антуан. Забирай его себе, дружок. Если мы когда-нибудь поженимся, мне не нужен какой-нибудь легавый с червяками в родословной.
— Пошли, за работу! — решаю я.
Качает всё сильнее. Средиземное море нам кажется спокойным, потому что оно голубое, но не стоит обольщаться, не стоит заблуждаться. Нет ничего более обманчивого. Оно отвязывается исподтишка. Светит солнце, а оно уже качается в танго. Изумрудные волны поднимаются всё выше, лезут друг на друга, словно коровы в брачный период, вспениваются, кружатся в водовороте. У него это идёт изнутри. Из живота. Вскрытие, диарея под напором: пфлуфф! Оно подхватывает корабль снизу, как бык поддевает лошадь пикадора, под живот, чтобы вспороть требуху. Нас швыряет яростно, мощно! Мы задираемся килем! Всё сразу идёт вверх дном. Море входит в раж со скоростью «V» (что означает «волна» на морском языке). Облако в виде дымового кольца скользит перед солнцем, ещё одно набегает за ним, потом другие ещё больше, ещё быстрее, ещё темнее, чем предыдущие. В отвращении светило снимает с себя свои обязанности. Оно скрывается, видя, что погода портится. Сразу же противный ветер врывается на арену. «Спокойная крыша, по которой гуляют голуби», — как говорил Валери [99] , становится волнистым листовым железом. В строю пассажиров начинается переполох. Они скрываются бегством. Шезлонги опустели. Некоторые пассажиры бегут к бортовому ограждению, другие начинают блевать тут же, чтобы прочистить горло. Самые организованные швартуются к поручням бара, чтобы принять пунш. Ты смотришь на горизонт и видишь, что Средиземное море изменилось в лице. Из синего оно стало тёмно-серым. Вдруг сразу потемнело. Мы хлюпаем в темноте! «Мердалор» взбирается на гребни, ныряет в пучины, вскипающие как ослиная моча. Его неисправные стабилизаторы уже ничего не стабилизируют. Нельзя требовать от пингвина, чтобы он летал. На это украшение моря, на этот плавучий рай стихия взъелась серьёзно. Она ему праздник устроила, этому любимчику компании «Паксиф». Она его сносит, гасит, колбасит. Подвесная груша! И бум, и чбень, и плюх! В коридорах нас бросает от одной перегородки к другой! Мы ударяемся везде обо всё. Налетаем друг на друга! Сбиваем друг друга.
99
Валери — французский поэт. — Прим. пер.
Незакрытые двери распахиваются, открывая виды апокалипсиса, и снова захлопываются. Отовсюду сыпятся какие-то предметы! Фарфор переживает свой Пирл Харбор. Хрусталь тоже! Мы валяемся в толчёном стекле. Ходим по почти вертикальным потолкам. Слышится большой концерт сорванных голосов. Шторм засунул им в рот свой безжалостный палец. Старухи зовут своих матерей! Скандалисты вопят, что, если так будет продолжаться, они напишут в «куда-следует». Они потребуют возмещения ущерба. В следующий раз они доверят свой отдых «Трансату» или «Пакету». Они пустят ко дну компанию «Паксиф»!
Тем временем это чудо морей вот-вот пойдёт ко дну. Атеисты становятся верующими. Вспоминают Бога, вспоминают обрывки молитв, остатки Патер Ностер. Влюблённые больше не сеют своё семя. Пожилые хотят пожить ещё! Не хотят откидывать сандалии «таким вот образом», в таком возрасте. Им надо подготовиться! Вылечить болезни, прежде чем умирать. Вы бы видели этот шурум и этот бурум, мои заиньки! И всё за какие-то пять минут!
Находятся финансисты, которым нужно немедленно связаться со своими биржевыми маклерами и распорядиться, чтобы продали всё, по любой цене, и перевели всё во фрицмарки или в швейцарские франки, так будет легче поменять их в обменнике святого Петра. Они хотят знать курс ореола! Почём сегодня отпущение грехов и есть ли кондиционер в раю. У них есть рекомендации от епископа. Некоторые даже целовали кольцо у Папы! Неразбериха полная. Я хватаю Мари-Мари за руку. Держу её, чтобы она не упала, не съехала на потолок, не провалилась в открытые двери!
Мы шагаем по англичанам, лежащим в коридоре, которые, в промежутках между иками, рассказывают друг другу рецепт рождественского пудинга. Перешагиваем через стюарда, уткнувшегося рожей в черничный пирог. Но вот и наши каюты. Я добираюсь до жилища Старика. Нас швыряет к противоположной переборке. Дверь каюты «Цветок Франции» становится люком чердака, затем подвала. Мы сидим на ней. Наконец «Мердалор», как бы устыдившись этакой вольности, находит себя. Мы сидим на ковре в коридоре. Девчонка смеётся, потому что у неё в руке моя туфля. У меня кровь на руке. Какой-то острый предмет слегка задел моё мясо. Этим предметом оказалась медная табличка, сорвавшаяся с двери. Надпись «Цветок Франции» выгравирована на фривольном английском языке. Цветок с шипами. Я встаю, чтобы повесить табличку на место, как вдруг крутое пике перемещает нас на четыре метра на пятой точке опоры.