Отражение
Шрифт:
— Значит будут, — улыбнулась Наташа, развеяв последние сомнения мужской компании.
— На болоте много гнуса, намажь везде, где могут достать, — Семен протянул ей тюбик «редэта».
На тропу вышли, когда солнце уже покатилось на запад, цепляя там верхушки сосен. Дед постоянно поторапливал, желая успеть засветло. Ростом вдвое ниже и Рогозина и Павлова он ловко прыгал впереди с кочки на кочку, и Павлов, шедший следом, едва успевал запоминать, куда ставить ногу, чтобы не провалиться. Рогозин замыкал. А Наталья, будто вышла на увеселительную прогулку, еще пыталась с ним разговаривать, постоянно оглядываясь. Дед Иван останавливался, поджидая остальных, и недовольно качал головой.
— Любовь дома делать надо, — порой бурчал он себе под нос.
— Куда же мы идем? — допытывалась Наташа.
— На одну очень интересную поляну, — Семен отвечал таким тоном,
Но Наталья не унималась.
— И что там интересного?
— Честно говоря, мы сами пока не знаем. Толком не знаем. Большего сказать не могу. Это тайна деда Ивана. Захочет — сам тебе расскажет.
— Ну прямо «зарница»!
Дед Иван оказался прав. К заданной точке вышли только через три часа, один бы он дошел туда намного раньше. Но успели засветло.
Первое, что удивило — песчаный, словно пляж, берег таежной речушки. Привычно видеть берега таких рек заросшими непролазной, а то и колючей зеленью. Берег и был краем довольно большой поляны, от другого края которой начиналась просека в никуда.
Павлов взял пробы песка, снимать дерн направились на просеку. Она действительно была необычной. На сколько охватывал взгляд — ни одного дерева, ни одного пня. По краям — подлесок, и густая сочная трава вдоль всей этой «взлетной полосы». Осмотрели то место, где, по мнению деда Ивана, стоял самолет. Ничего приметного. Рогозин даже попытался копать саперной лопатой.
— Вы тут только разговаривайте осторожно, — предупредил Монин.
— А мне здесь нравится: и простор и сказка рядом! Никуда бы отсюда не уходила! — крикнула в сторону заката Наталья.
Дед Иван погрозил ей пальцем и приложил его к губам. Чего, мол, разоралась, дуреха наивная.
— А ведь здесь и мошкары нет! — заметила Наташа.
— Точно, — согласился Павлов. — Зато комары отменные. Откормленные будто. Но, опять же, немного их.
— Может, просто продувает? — предположил Рогозин. — Надо бы побродить по лесу вокруг. Прочесать, конечно, не получится, но хотя бы присмотреться.
— Ага, — согласился Павлов, и как раз в этот момент все трое услышали гул приближающегося вертолета.
— А я думал мне опять мерещится, — признался дед Иван.
— Давайте-ка в лес, от греха подальше, — скомандовал Семен и привычным движением передернул затворную раму карабина.
Павлов скопировал его движение. Дед Монин, подыгрывая им, вогнал два картечных патрона в свою вертикалку. Наталья смотрела на них с испугом и удивлением. За какое-то мгновение она увидела, как на глазах изменились эти мужчины, и без того серьезные их лица наполнились какой-то непонятной ей отрешенностью и общим согласием. Даже общаться стали жестами. Рогозин вмиг из ведомого превратился в командира. Кивнул Павлову на кустарник на другом краю просеки, деду Монину определил ложбину у края поляны, а сам схватил за руку Наталью и рванул в густой подлесок.
— В случае чего — я первый! — вот и весь его разговор.
Минуты через две над просекой завис раскрашенный в военную зелень Ми-8. Повисев с полминуты, он опустился. Еще не остановились лопасти, а из чрева вертолета выскочили несколько человек. Двое были в военной форме, а двое в непривычных для прогулок в зоне субарктического климата черных костюмах, словно прибыли на деловую встречу или на фуршет. Еще двое в камуфляже стали настороженно водить по сторонам стволами «калашей».
Единственный на всю компанию бинокль был у Семена. Приложив окуляры к глазам, он, забыв о присутствии Наташи, смачно выругался и даже не думал извиняться. Военных он не знал, но двое в штатском!.. Первый был известный всей стране банкир и владелец львиной доли бывшей общенародной собственности Борис Осинский, тот, о котором вся страна говорила, что он покупает политиков со всеми потрохами и вокруг него вертится даже дочь президента. Вторым был Маккаферти. Вечно живой, нигде не тонущий и появляющийся в самых неожиданных местах Джеймс Олдридж Маккаферти.
— Чтоб ты, гад, подавился этим болотом! — еще раз не выдержал Рогозин и даже не заметил, что ласково поглаживает цевье лежащего под рукой карабина. Интересно, узнал ли его Павлов? Наверное, тоже в прицел эти морды разглядывает. С ними только главного военного — Паши Галкина не хватает. Вон, Осинский, будто родился в этой тайге, а не на Арбате, по-хозяйски руками разводит. Значит, действительно есть здесь что-то, чего нельзя просто так руками взять, но очень им иметь хочется. Поэтому и хотят взять все целиком, вместе с ландшафтом.
Наташа тоже пыталась рассмотреть лица «гостей» и даже попросила
Минут через двадцать, когда Осинский и Маккаферти вдоволь нагулялись вдоль просеки, военные их любезно подсадили в чрево вертолета, лопасти засвистели, и он взял курс на Север, в сторону окружного центра.
— А, может, и стоило отстрелить им... — но тут Семен вспомнил, что рядом все это время была Наталья.
— Неужели опять Маккаферти? — рядом появился Павлов.
— Однако большие люди прилетали, — заключил дед Иван. — Пора уходить, скоро ночь, трудно будет идти.
Вот тут-то и началось. Несколько раз они пытались выйти с поляны на тропу деда Ивана. Вроде и находили ее, но стоило углубиться в болото, она исчезала буквально на глазах, обрываясь в трясине. Дед Монин сердито качал головой, бормотал себе что-то под нос и с упреком поглядывал на Наталью.
— Накликала, красавица, ночевать здесь будем.
— Не болтай, дед, — вступился Рогозин, — я тут одному пожелал захлебнуться в болоте, а он на вертолетике упорхнул.
— А я говорил, что не всякие желания сбываются, — обиделся дед.
— Пойдемте к реке, там и костер разведем, — предложил Павлов.
5
Поужинали бутербродами, вскипятили в котелке воду, заварили чай. Для Наташи соорудили зеленую лежанку, остальные разместились спать прямо на земле у костра. Наталья удивилась, что полной темноты так и не наступило. Просто потекло над лугом топленое молоко, да туманная дымка скользила над притихшей водой. Ветер запутался в высокой траве, и только плеск реки да ответный шепот ивняка на берегу тонули в густой тишине. Пару раз совсем недалеко крикнула иволга, но никого не переполошила. Костер лениво отпугнул ее последним всполохом и затаился в углях. Даже само время заянилось, как младенец, и свернулось калачиком где-то на той самой просеке. И слышно стало то ли потрескивание едва видимых звезд, то ли замирающие движения собственных ресниц. Никогда в жизни сон не наступал так вкрадчиво и мягко, и Наталья погружалась в него, как в теплую рыхлую массу, и совсем из другой жизни каверзными и неуместными вопросами пытались удержать в своей власти сознание важные мысли, но растворялись бесследно в плывущем над землею, но под сомкнутыми веками топленом молоке. Надо все-таки сказать Семену... Самая обычная поляна и немного необычная просека... Она не на месте?! А кто сказал, что на месте это там, где нас устраивает? Может быть, есть еще что-то? Но вертолет прилетал именно сюда!.. А дядя Коля?.. А здесь так тихо и спокойно, здесь совсем нет времени... И не должно быть этих подчеркнуто деловых людей с их напускной суровостью, специально злящих себя изнутри... Поелику человек человеку волк... Здесь Иван-Царевич, похожий на Рогозиных, на сером волке... Что там они говорили про самолет? Ковер-самолет?.. Странно: спишь в лесу, а снится город. Несется сквозь тебя вся его бетонно-кирпичная масса, испещренная желтыми квадратами неспящих окон, галереями реклам и витрин, окаменелыми кобрами уличных фонарей, вспышками автомобильных фар... Смотришь вверх — и огни города будто отражаются в бесконечно далеком зеркале ночного неба. Огни... Огни... Наталья бежит в какие-то темные переулки, но они догоняют ее, фонари выстраиваются по цепочке, передают друг другу эстафету, и в спину дышат ядовито-желтыми лучами фары несущегося за ней автомобиля. Из окна, наплывающего вдруг непомерными размерами из пропасти неба, хитро прищурившись, грозит пальцем дядя Коля. Но Наташа пролетает сквозь стекло, как сквозь воду, и бежит дальше. Ей нужно успеть сказать что-то важное. Там во сне она знает, что и кому. Но стоит взглянуть на этот сон со стороны, и это знание исчезает, стирается. И вдруг ослепляет ее яркая вспышка, от которой сжимается до едва ощутимого в груди комочка сердце, и уже не может разжаться, а образовавшуюся пустоту в грудной клетке заполняет вата, которая мешает вдохнуть. И вспышка — это уже остановленное мгновение, так похожее на смерть, но кто ж ее знает — какая она — пока не попробовал первый и последний раз? И только желание вдохнуть оказывается сильнее этого быстрого сна и этих огней. И когда вдохнула наперекор всему полной грудью, задней мыслью осознала, что во сне, сумбурном и необъяснимом, чуть не умерла. Или все это детские страхи? Огни... Огни... Знала бы, как выглядят огни святого Эльма! Огни плыли, висели в тумане над просекой. Фиолетовые и расплывчатые. Будто состоявшие из сгустков тумана.