Отражение
Шрифт:
— Да-да, милая дамочка, и она когда-то такой же, как ты, была. Ага! Точно говорю? — ткнула под бок «бывшую». — А кабы не я, то ей давно бы уже каюк. Она даже на хлеб попросить не умеет. Графина кака, а? Но она погадать тебе может, ее как житухой шибануло, у нее таки таланты открылися!.. Ну скажи дамочке, Лизка! — опять ткнула ее локтем в бок.
Лизка смотрела на Ольгу и молчала.
— Ну скажи же, а то, ведь, маковой росинки с утра во рте не было. Давай же быстрее, пока менты не объявились...
Но Лизка молчала.
— Никак равную себе увидала, — разочаровалась в талантах подруги попрошайка, — ну так ты, дамочка, дай нам денюжку, какую не жалко, мы тебе благодарны будем. А тебе Бог воздаст.
Ольга, не сводя глаз с той, которую назвали Лизкой, выгребла из портмоне всю мелочь и даже несколько долларов. Теперь дар речи потеряла попрошайка и торопливо стала распихивать все по разным карманам. Надеялась, видно, что если
— А я когда-то была такая же, как Вы, а теперь, как она... — наконец-то сказала Лиза.
—Ага, и водка-то нас сравняла! Эт не от бани все равные, а от водки! — уже нервничала и тянула ее за рукав.
— Только у меня муж был один...
Глава пятая
НАТАЛИ-НАТАША
1
Лет с пятнадцати на нее всегда оглядывались все мужчины, бросали взгляды украдкой или смотрели сально — с откровенной похотью. А ведь в детстве была гадким утенком да еще и троечницей. Не было в ней той кукольной красоты, как у многих девочек в младенческом и в ранне-школьном возрасте, не было и прилежности. На домашнего ухоженного котенка с хорошими манерами она не походила. Больше, наверное, на растрепанную дворняжку, что слоняется целыми днями по улицам и заглядывает в глаза прохожим да вынюхивает, чем поживиться. И в зеркало часами не пялилась — оттуда на нее смотрела несоразмерно большими голубыми глазами угловатая серенькая девчушка. Да и смотрела всегда с вопросом: ну чего ты тут не видела? А потом вдруг в одночасье, за одно лето брызнула из нее девица — красавица, из тех, что ныне по подиумам табунами ходят. Как бабочка из гусеницы.
Мать, которая воспитывала ее в одиночку, давно махнувшая на нее рукой — нехай растет что вырастет, теперь не на шутку испугалась. Вместо ничем не примечательной отроковицы, без устали полкающей по подворотням с ватагой ребят, в ее доме «поселилась» стройная голубоглазая блондинка. И сразу присмирела ее Наташка, про улицы забыла да за книги взялась. Другая бы — нос кверху и мозги парням крутить. А эту словно подменили. Этого-то и испугалась Варвара Кирилловна. Никакого особого воспитания она к ней не прилагала, разве что готовить научила, сама-то целыми днями пропадала в Торге. Все, что Наташа просила, покупала ей без заминок. В нарядах и сладостях отказа ей почти никогда не было. Наказание у нее было одно — мама обиделась. Укоряли ее — избалуешь. Она отмахивалась: человека не вещи портят и не их количество, а зависть, уж если хотите растить рассюсюканных вундеркиндов, то и растите, только у себя дома. И раньше-то лишний раз Варвара Кирилловна с расспросами да поучениями в жизнь дочери не вмешивалась, а теперь и подавно растерялась. Раньше, вроде как, некогда было, а теперь, получалось, уже поздно. Да и что ей скажешь? Лежит — читает, в магазин сходить надо — сходит, обед приготовить — приготовит, в квартире прибрать — приберет, но если пойдет куда — уйдет, не спросит, чмокнет в щеку: мама, я пошла...
Наташа трепетно любила мать и преклонялась перед ее устойчивостью к ударам судьбы. За восемнадцать лет их «совместной» жизни, та, обладая всеми к тому данными, не устраивала охоты на холостых и женатых мужчин, а если кто-то и был у нее, Наталья об этом ничего не знала. Но с букетами цветов Варвара Кирилловна приходила домой часто. Работа в торговле давала ей все необходимое для содержания небольшой семьи, а квартира их была обставлена не хуже, чем номенклатурные гнездышки. И ни разу за эти годы Варвара Кирилловна не пожаловалась своей дочери. А единственное, чем ее упрекала — это запойным чтением.
— В отца ты, Наташа, пошла, — не раз говаривала она, — тот тоже книжный червь был. Целыми днями по пыльным страницам пальцем водил, а потом мечтал все! А что толку мечтать? Чему его книги-то научили? Разве что правильному разговору, в любой компании мог умом блеснуть, зато гвоздя забить не умел, а платили ему в его НИИ жалкие гроши. И ты вот теперь туда же! Небось, про принцев читаешь, галантных кавалеров, а в жизни таких, если и встретишь, то, превращаясь в мужей, они становятся такими же мужиками, со всеми отсюда вытекающими последствиями. Мужики нами пользуются! Так что лучше учись пользоваться ими, чтобы была полная взаимность...
Может, после очередной такой же тирады ушел когда-то отец. Когда-то Наташке был годик. От алиментов Варвара Кирилловна отказалась, но и к дочери его не подпускала. Тот, в конце концов, обзавелся новой семьей и затерялся где-то в житейском море, а со времени злополучной перестройки даже звонить перестал. Видать, совсем худо стало блистать умом.
На предложение матери поступать в институт торговли Наташа ответила усмешкой и подала документы в университет. Мать не спорила. «Может, хоть тебе толковый да богатый
2
— Ах, Натали, Натали, — причитал Николай Сергеевич, — обнимая ее за талию, — будь я хоть немного помоложе!.. — Как будто собирался жениться.
За свободу и здоровье матери Наташа заплатила своей невинностью не раздумывая, но это оказалось не единовременным пожертвованием, она попала в игру и была принята на службу для особых поручений. Поседевшая за неделю Варвара Кирилловна, заняв место своего сбежавшего шефа, начала возвращать долг, а Наташа оказалась в команде Степана Андреевича Рогозина. И такой поворот судьбы расценивала как дар, ибо благородный бандит (так она его называла) вытащил ее из постелей дряхлеющих паханов, где ее заставляли делать такое — от чего содрогнулись бы даже издатели порнопродукции. Дядя Коля не смог отказать любимчику, у него таких Наташ было... А в этой он, по своей традиции, ценил к тому же тягу к знаниям. Степан же без показного меценатства стал платить за ее обучение в университете, купил ей однокомнатную квартиру в центре. По этому ли поводу сказал тогда Николай Сергеевич?
— Отлично собираешь себе команду, сынок.
— Ваша школа...
И действительно, предать Степана мог только полный отморозок и беспредельщик. Почти все в его «фирме» были ему обязаны если не жизнью, то по гроб ее. И вот теперь он доверил Натали самое щепетильное дело — «опекать» своего брата-близнеца.
«Даже больше, чем близнеца», напутствовал он. А она?
Оказалось, не все люди принимают жизнь такой, какая она есть. Толщи прочитанных романов не находили себе подтверждение нигде и никогда до тех пор, пока она не встретилась с Семеном.
Вторая капля воды в соотношении с шефом, он словно был создан совсем из другого материала, или, по крайней мере, имел иную начинку. Такой же высокий и русоволосый, сероглазый, с немного утяжеленной, широкой азиатской, как принято считать, нижней частью лица, что придает ему благородно-геройский вид, и прямым носом. Даже стрижки у них совпадают до миллиметра, будто трудится над ними один и тот же мастер, выверяя длину и расположение каждой волосинки. И в прямом их проборе в одном и том же месте можно найти проседь. Обоим идет небольшая трехдневная щетина, у обоих огромные руки... Когда Семен впервые обнял ее, она тут же окрестила их «загребущими». Пожалуй, внешне в мире не найти столь детально совпадающих близнецов. Но чем больше в них внешнего сходства, подтверждаемого на каждом шагу движениями, тем больше разница в наполняющем эти оболочки духе. Можно, конечно, найти сходство и там. Например, упорство, отчаянная смелость, преклонение перед покойной матерью, перед женщиной вообще... Но по своему духовному составу они как две песни на один мотив, но с разными словами, содержанием.