Отражение
Шрифт:
— Братушки! — обрадовался Петр.
— А ведь югославы в эту мясорубку официально не лезут? — задумался Рогозин.
— Двадцать пятый «Миг», — деловито определил Павлов.
— Я же говорю: братушки, — еще раз повторил Маркович.
— Ты хочешь сказать, что пилот русский? — наморщил лоб Семен.
— Наемник, как вы.
— Доброволец, — поправил серба Леха.
— Да-да! — поторопился извиниться тот.
6
Сначала Ристич вспомнил все ругательные слова как на сербском, так и на русском. Троица героев-авантюристов, улыбаясь, молчала. Надо было дать командиру отвести душу, чтобы потом ошарашить его главным сюрпризом, который тихо сопел под брезентом в кузове джипа. Семену
Увидев Маккаферти, Ристич оторопел. Вывел его из оцепенения старый серб из соседнего селения, принесший в лагерь свою сливовицу и продукты. Он тут же предложил расстрелять американца, что готов был выполнить собственноручно. Ристич испуганно отмахнулся:
— Его надо отправить к Радовану, чтобы весь мир знал...
— Ну, значит, опять выйдет сухим из воды, — заметил сквозь зубы Семен.
— Вы будете за это иметь большие неприятности, — промямлил на русском языке освобожденный из-под брезента Маккаферти и тут же получил кулаком в челюсть от Алексея.
— А ты уже имеешь! — прокомментировал Павлов.
— Пленных надо судить, — поморщился Ристич.
— А это по прошлым приговорам должок, — ответил Лexa.
Маккаферти еще огрызнулся о международном суде в Гааге, Ристич ответил ему о сербском народном суде, а Петр просто пообещал кастрировать. Семен все это время искал глазами Милицу.
— Где Милица? — спросил он у Ристича.
— Уехала с группой в Тузлу...
В сердце Семена что-то надорвалось, чувство неминуемой беды ядовитым ростком прорезалось в душу. Но именно в тот раз Милица вернулась, и несколько дней счастья стерли напрочь чувство опасности. Именно в эти дни они повенчались в маленькой сельской церкви.
В опустевшей, не раз обстрелянной деревне остались только те, кто не хотел покидать землю своих предков, в основном старики и старухи да молодой священник. Он совершал обряд торжественно, даже величественно, будто венчал Сербию России.
Воины Ристича, еще недавно подтрунивавшие над молодой парой, в маленьком сельском храме враз посуровели. Те, которые не были в наряде, но не смогли войти внутрь из-за тесноты, выстроились в две шеренги на выходе. Они осыпали молодых пшеницей, но кто-то из них подбросил над их головами чуть впереди горсть гильз...
Перед Богом Семен был женат всего девять дней.
В те дни по сербским отрядам прошел слух, что Милошевич скоро не сможет помогать Республике Сербской ни явно, ни тайно. На Югославию давили со всех сторон, а мусульмане и хорваты получали новейшее оружие и прощение международного трибунала.
Изетбегович вслух мечтал о мусульманской части Европы. Именно тогда Семен заметил, что на русских смотрят так, будто это они виноваты в поражении без боя. И тем более вызывал кривые ухмылки миротворческий лепет посланцев из российской Государственной Думы и министерства иностранных дел. Сербию предали и хотели растерзать, как агнца, чтобы потом всерьез взяться за русскую корову... Да вот сербы никак не соглашались становиться ягнятами.
Европейские газеты сопровождали появление российских миротворцев на Балканах обширными аналитическими статьями о разваливающейся российской экономике и военной немощи. Делалось это для сербов, чтобы знали — что помощи ждать неоткуда. И в голос им мычал российский президент, повторяя бесконечные клятвы верности курсу реформ, другу Биллу, другу Гельмуту и прочим «друзьям» обновленной России.
Именно в те дни Милица решила съездить к отцу, а Семена Ристич не отпустил — отряды потянулись к Сараево, где натовцы затеяли очередные переговоры. Уже тогда все знали, что Караджича хотят судить в Гааге, но все эти натовские спецназовцы даже сунуться бояться в сербские кварталы,
На счету был каждый человек, и Милица поехала одна.
Ристича успокоило очередное перемирие, словно враг перестал быть коварным и жестоким. Тело ее найти потом не удалось. Просто в одной из натовских листовок, кричавшей о зверствах сербов, была фотография. Милицу на ней выдавали за растерзанную мусульманскую девушку... И первым, кому попала эта газета в руки, был Семен.
Захлестнувшие его ужас и горе были сильнее самих себя и обратились в безумную ярость. Уже утром следующего дня радио и газеты сообщили, что ночью были убиты два солдата миротворческой миссии, а один натовский офицер избит до смерти. А Семену очень хотелось найти Маккаферти. Дальше он воевать не мог, потому что желание убивать и мстить стало для него выше всякого другого смысла этой войны. Впрочем, как и для тысяч сербских воинов...
Глава четвертая
ОЛЬГА
1
Иногда хочется повернуть время вспять, иногда хочется остановить его, а иногда ничего не хочется — вот и живешь по течению. Так жила последние годы Ольга Максимовна Рогозина. С каких-то пор, с какого-то упущенного мгновения она утратила чувство времени, и окружающая реальность сквозила вместе с его течением, как сон, на который она не в силах была повлиять.
Если в нем что-то менялось, то Ольга безропотно принимала новые условия игры, подстраивалась...
Жалела ли она о чем-то? Задавалась этим вопросом часто и не находила ответа, но прошлое иногда все же тревожило ее.
Упущенные возможности? Но кого, в конце концов, не посещают мысли о том, что многое в прожитой жизни можно было сделать лучше, правильнее?
Окончив университет, Ольга ни дня не работала по специальности. Филолог в ней просыпался лишь в те редкие мгновения, когда в полном одиночестве она прикасалась к томам огромной семейной библиотеки. Страсть Степана к книгам была огромной, но последнее время он читал мало, днями и ночами пропадал на работе, а всю интересующую его литературу доставляли на дом аккуратными упаковками. Ольга бережно расставляла новые книги на полки в его кабинете. Энциклопедии, справочная литература, классика и совсем немного современной. Современную литературу Степан недолюбливал. На чем свет стоит ругал писателей: они, мол, расквасили своими ноющими героями-интеллигентами народ, теперь запугивают его вездесущей мафией, что последней только на руку, а напоследок пытаются создавать фантастические образы народных суперменов, защитников униженных и оскорбленных. В результате — народ снова ждет, что придет Илья Муромец и накажет нехороших дяденек. Да так, мол, этому народу и надо! За темноту его, за все гражданские войны, за слепоту, за умирающее национальное достоинство...
Ольга никогда не спорила со Степаном. Наоборот, всегда пыталась понять, принять его точку зрения, даже если была с ним не согласна. А он, со своей стороны, полностью доверил ей «гуманитарное» воспитание сына. Чтобы она не угасла в домашнем быту, Степан специально для нее открыл сеть магазинов женской одежды, где она стала директором. Причем подбор завозимого товара полностью возлагался на нее. Сама подыскивала партнеров в Москве и в Европе, сама производила закупки, и, если верить бухгалтерам, неплохо справлялась: магазины приносили небольшую, но стабильную прибыль. Бывали, конечно, и провалы, которые зависели от двух главных определяющих: налоговой политики государства и своевременной выдачи заработной платы его гражданам. Но Степан всегда быстро и сполна восстанавливал нужный баланс, называя это инвестициями в семейный бизнес.