Отрешенные люди
Шрифт:
— Они у меня большие мастера по такому делу, — подмигнул зловеще Ванька Каин не поддерживающему разговор Зубареву. — Так как? Пощипать того ярыжку?
— Дело ваше, — ответил сдержанно Зубарев, — только я вам тут не помощник, уж простите.
— Во, уже и прощения запросил, — хохотнул Каин, который был сегодня явно в ударе, и ему хотелось побахвалиться, выказать свои возможности да и вообще показать себя большим человеком. — Где там половой наш застрял? повернулся в сторону кухонной двери, откуда шел приятный запах жарившегося мяса с луком, каких–то пряностей, слышалось позвякиванье посуды.
— Счас, счас, ваша милость, несем, — прокричал выглянувший в дверь половой, и уже через полминуты он мчался к их столу, неся перед собой на жестяном подносе запотевшую четверть вина, чарки и стопку блинов с маслом.
— Давно бы так, — проворчал Каин, погрозив половому пальцем, как нашкодившему пацану, — смотри у меня, а то в другой раз я те накостыляю по шее, долго помнить будешь.
— А я ему все зубы пересчитаю, — гнусаво добавил Кувай и показал могучий кулак. — Могу и сейчас дать, — он чуть привстал, но Каин резко дернул его за руку, усадил на место.
— Остынь, Кувайка, все бы кувалдами своими, кулачищами махал, — у того в самом деле были необыкновенной величины кулаки с потрескавшейся кожей на пальцах; они напоминали гальки, размером с голову годовалого ребенка, такие в изобилии встречаются по берегам быстрых уральских рек. — В молотобойцах он ране ходил, — пояснил Зубареву Каин, — в бегах успел побывать, с атаманом Митяем по Волге хаживал, а вот теперича ко мне пристал. Со мной не пропадешь, верно, Кувайка?
— Не пропадем, — гнусаво согласился тот, снимая такую же, как и у Каина, шляпу, и Зубарев увидел меж прядей волос слегка проступившее клеймо, оставленное палачом, но Кувайка тут же тщательно поправил волосы, заметив брошенный на его лоб взгляд, и сумрачно проговорил, — а ты, мил человек, не оглядывай, что я меченый, то от Бога отметина, чтоб свои узнавали а чужие побаивались. Каждый раб Божий обтянут кожей, всяк свою метку имеет…
Каин меж тем быстро налил вина в принесенные чарки, пододвинул и Зубареву.
— Не журись на меня, не люблю. Выпей с нами за дружбу, за доброе слово. Коль будешь с нами водиться, то жизнь, как этот блин, масляной да сытой покажется, — он быстро опрокинул в рот вино и закусил горячим еще блином, отер рот и продолжил, — оставался бы на Москве, плюнь на Сибирь свою. Чего в ней хорошего?
Зубарев чуть пригубил налитое ему вино, покосился на сидевших перед ним мужиков и твердо ответил:
— Может, в тебе, Каин, и сила есть, и власть теперь, как погляжу, опять же у тебя вся, да мы вот в Сибири у себя иначе живем…
— Оне иначе живут, — поднял вверх указательный палец Легат, икнул, потом добавил какую–то фразу на не знакомом Ивану языке и пояснил: "Помни о смерти".
— Он у нас ученый муж, в бурсе два года березовую кашу хлебал, а потом к немцам в услужение попал, разным штучкам у них научился. Так говорю?
— Воистину так, — снова икнул тот, и, не дожидаясь, сам налил себе вина из четверти и выпил одним глотком.
— Эй, не спеши, — щелкнул его пальцем по носу Каин, — забыл, кто здесь главный?
— Как можно, — откинулся назад и воздел руки к небу Легат, — ты у нас Иван Кайнушка и наказной атаман, и судья приказной, и сыщик во всей Москве самый наиглавнейший, прости дурака.
— Давно бы так, — добродушно согласился Каин и налил по новой, пропустив при этом чарку ослушника, но тот скорчил глумливую рожу и лишь облизнулся. — За дружбу? — поднял он свою чарку.
— За тебя и твое здоровье, Ванюшка, — поднял пустую чарку Легат.
— Э–э–э… Ты мне это дело брось, — рассердился Каин, — не дразни меня, — но налил хитрому Легату, выпил сам, опять покосился на Ивана Зубарева, который делал лишь маленькие глоточки, не желая пить по полной, и сидел совершенно трезвый, тогда как сам Каин и спутники его чуть захмелели, начали поглядывать по сторонам, шептаться о чем–то меж собой. — Значит, не желаешь пить с нами?
— Не хочу сегодня, — упрямо опустив голову, ответил Зубарев.
— Дело хозяйское, да гляди, как бы не пожалел о том…
— Всех жалеть — и на себя не останется, — пожал тот плечами, — пойду я, однако, — и хотел встать, но Кувайка положил могучий кулак ему на плечо и придавил к лавке.
— Сиди, покуда атаман не отпустит, — и поднес кулак к носу.
— Понял? — криво усмехнулся Каин. — С нами не шутят.
— А может, он к обедне спешит? — дернулся всем телом Легат и сложил пальцы перед собой. — Может, он праведник великий? А? Скажи, парень. Мы с тобой вместе на службу пойдем, свечки Божиим угодникам поставим.
— Идти мне надо, недосуг с вами сидеть, — Иван, несмотря на угрозы, попытался снова встать, но Кувай выхватил короткий нож из–за пояса и воткнул его в полу зубаревского кафтана, пригвоздив ее к лавке.
— Не понял, что ль? — прогнусавил он со злостью. — Атаман не велит. Сиди смирно и жди, когда отпустят.
— А за тобой еще и должок, — почесал за ухом Каин, — никак забыл? Когда платить станешь?
— Я тебе сказал: как бумагу дадут из Сената, то и с тобой разочтусь, а по–пустому деньгами сорить не желаю.
— Ты погляди на него, — вновь закривлялся всем телом Легат, — он не только праведный, но еще и экономный. Это надо же! Сроду таких не видывал. Может, нам его, атаман, в монастырь определить? В тот самый, где стены высокие, а на воротах ребятушки удалые с ружьями стоят. А? Скажи атаман.
— Успеется еще, — отвечал Каин, снова наливая всем вина, — вот как выпьем по доброй чарке каждый, то и поглядим, что с ним, голубем, делать, куды девать: то ли в Москву–реку спустить раков ловить, то ли под караул наладить да ждать, когда пощады запросит.