Отягощенные злом. Разновидности зла
Шрифт:
Жестко здесь прессингуют, жестко. У казаков не поймешь, то ли дуркуют, то ли действительно чему-то учатся… по девкам бегают — а тут реально, без дураков готовятся. Истинные правоверные, слава богу… или там Аллаху, что они на нашей стороне.
Пока…
— Равняйсь!
Оба строя исполняют команду, зыркая друг на друга.
— Смирно!
Над залитой асфальтом дорожкой молодежного центра довоенной подготовки, известного как Волчье ущелье, развиваются флаги, русские и центра — белый, оскаленный волк наполовину флага на черном фоне [23] . Ниже флажной линии — растянут транспарант. Белыми буквами на черном фоне — «Аллаху акбар!»
23
Считается,
И хорошо сукины дети укомплектованы, ох хорошо. Трехэтажные, армейского типа казармы, линейка легких внедорожников около них сияет чистотой, даже шины вон чистые. Централизованно учат… это казачье… дуркует, то в плавни, то на танцульки. Эти, нет, вгрызутся — не отпускают…
Кто-то включает магнитофон. Гимн плывет над асфальтом, над городком, над неприветливыми чеченскими горами…
Боже, Царя храни!
Сильный, Державный,
Царствуй на славу, на славу намъ!
Царствуй на страхъ врагамъ,
Царь Православный!
Боже, Царя храни!
Поют все. И казаки, и чеченцы.
Царь погиб… Погиб нелепо и страшно от руки какого-то анархического урода, которого в жизни будут помнить только за это. Вообще-то… там был еще один… урод, но его разорвало на части поясом шахида, и его как-то не помнят. А этот… у всех на устах. Готовится суд, светила адвокатской профессии в очередь стоят уже, чтобы защищать существо, дерзнувшее поднять руку на Помазанника Божьего. Говорят даже, что смертной казни ему не будет. Ведь он хоть и умышлял на убийство царя, хоть и стрелял в него, но ни разу не попал…
Почему-то именно на Кавказе Николая Третьего очень любили. Возможно, потому что у него были друзья здесь, Шестьдесят шестая десантно-штурмовая комплектовалась в основном здесь, она специализировалась на действиях в горной и горно-пустынной местности, а где взять хорошего альпиниста, как не в горах. Николая Третьего любили и за его силу… на Кавказе любят силу, не имитацию силы, не слюнявую благотворительность или что-то в этом роде, а именно силу. Тем более что Николай Третий как раз отвечал горскому идеалу. Отслужил в армии, в разведке десанта, без согласия отца привез себе жену из Североамериканских соединенных штатов (можно сказать, умыкнул), когда надоела — бросил ее, завел еще одну семью, бросил и ее, нажил пятерых только известных детей, победил и разгромил самого давнего и самого страшного врага России — Британскую империю. На Кавказе до сих пор помнят завет имама Шамиля: тот не мужчина, кто думает о последствиях. Николай Третий редко думал о последствиях — вот почему горцы считали его и своим царем. До сих пор здесь клянут казаков… говорят в открытую, что, если бы с царем были мюриды из Дикой дивизии, царь остался бы жив. Горцы, с их великолепным знанием военных хитростей, засад, разных подстав, не допустили бы смертника к Августейшей особе.
Про Наследника здесь ничего пока не думают. Мал еще…
Два строя стоят друг перед другом, красуясь выправкой и статью. Два командира — справа. Носатый и бородатый абрек, с проседью в густой гриве в форме без знаков различия — и неприметный, среднего роста чисто выбритый человек лет сорока — сорока пяти в потертом казачьем бешмете.
— Аллаху акбар… — начинает горец, — с миром или с войной пришли на нашу землю?
— С правдой, — отвечает казак.
Ритуал давно известен, но должные слова должны быть произнесены.
— Раз так, завтра и начнем. Ваша казарма — слева, наша — справа. Охрану можете не выставлять, гость для нас неприкосновенен…
Но, судя по взглядам, которые чеченцы бросают на казаков, охрана все-таки будет нелишней…
— Будешь?
Носатый и бородатый чеченец встает со своего топчана, оборудованного в пристрое к залу, где занимаются единоборствами. На Кавказе нет своей борьбы, поэтому кавказцы изучают борьбу других народов — от греко-римской до диковинного японского карате и китайского ушу. И обычно добиваются победы над представителями тех народов, которые и придумали эти виды. Чеченцы тренируются истово, здесь каждый мужчина — мужчина только до того момента, пока он может отстоять свое. Кулаком ли, пулей ли. Не изжита здесь и кровная месть: иногда кровники сами, свершив свою месть, приходят в полицию и с вызовом сдаются. Тяжело здесь жить…
Чеченец сдвигает в сторону со столика какие-то журналы…
— Давай, дорогой, попробуем… Лучшее, что в России есть, — это водка.
Удивительно, но эти двое, столь непохожих друг на друга людей служили в одной армии, одному народу и одному царю. Полковник казачьих войск Александр Тимофеев, родом из небольшой деревушки в долине Бекаа, закончил свою карьеру в прошлом году, после того, как его напарника, татарина по национальности, признали непригодным к дальнейшему прохождению службы. За ним — операции на Ближнем Востоке, в Африке, в Латинской Америке, в САСШ, в Афганистане, в Британской Индии. Георгиевские кресты четвертой и третьей степеней, ордена Святого Георгия, тоже второй и третьей степеней, золотое оружие, Святой Анны второй степени. ГРАД-1, Первая группа активных действий, одно из наиболее подготовленных подразделений специального назначения, соперничающее по уровню подготовки с боевыми пловцами Балтики, Черного моря и Атлантики. С девяносто восьмого года приговорен к смерти Исламской шурой. Возможно, именно поэтому так и не вернулся на Восток, предпочел поселиться здесь, на Кубани, на выкупленной для него казной земле. Сейчас, помимо того, что владеет мельницей и достраивает небольшой элеватор, командир казаков-скаутов.
Полковник горных стрелков Адам Мадаев относился к одному из наиболее древних и, вероятно, самому воинственному чеченскому тейпу — Босхой. На одиннадцать лет старше Тимофеева, но в отставку вышел всего три года назад. До этого — Дикая дивизия, в двадцать шесть — командир батальона. Затем — надоело, перевелся в командование специальных операций, довольно быстро поднялся до командира ГРАД-1, специального отряда, предназначенного для активных действий в горах. Почти не вылезал из боевых действий — Афганистан, Восточные территории, польский рокош. Тоже приговорен к смерти Исламской шурой — причем, случись ему попасть в руки боевиков, смерть ему выпала бы нелегкая. Если русских, неверных просто убивали, то мусульман, служащих Белому Царю, убивали зверски.
— Нашел, лучшее, — презрительно говорит казак. Но по-молодецки ухнув — заглатывает.
— Хороша…
Мадаев внимательно всматривается в Араба.
— Ты чего?
— А я тебя помню, Абрек… Да, помню.
— Учения, что ли?
— Какие такие учения?
— Персия? Я тебя не помню.
— Нэт, дорогой, нэ угадал.
— Ну?
— Бейрут. Да?
Араб недоверчиво смотрит на чеченца.
— Это ты где там меня видел?
— Э… джигит, я тебя на допросе видел. Ты тогда похулиганил, да… Сильно потом попало?
Араб вспоминает. Да… Бейрут. Горящие мусорные баки и машины, узкие улицы, тяжесть ребристой, увесистой арматурины в руках. Они тогда были пацанами… совсем глупыми пацанами, которые хотели восстановить справедливость… как могли, как понимали ее. А ведь… если подумать, с этого все снова началось… с Бейрута. С той поры, с девяносто второго — мы не выходим из войны, она не прекращается…
— Я не видел тебя.