Отягощенные злом. Разновидности зла
Шрифт:
Есть стройки. Строятся дома — легкие, как в Туркестане, с большими, закрытыми каменными решетками с орнаментом лоджиями. Жилье дешевое, пятиэтажное, из готовых панелей, которые выпускает построенный нами ДСК в Кабуле. Но для тех, кто привык жить в хижине, а то и в землянке — большое дело. Тем более что квартиры хорошие — минимум семьдесят квадратов. Около одного такого дома остановились, проинспектировали, как идет строительство. В построенные дома уже въезжали, стройка перемещалась, рядом со строительными кранами играли дети.
И тут же рядом уже построенный и заселенный дом ремонтируют — прямое попадание самодельной неуправляемой ракеты. Погибла вся семья. Может, случайно, может, нет.
Заметьте — без кавычек говорю. Британцы — они и есть оккупанты.
Под вечер вернулись в бывший дворец брата короля, сильно пострадавший во время бомбежки и последующих беспорядков. Сейчас его отстроили заново, довольно уродливо и неказисто восстановили, чтобы использовать в качестве штаба и одной из городских опорных точек.
Вечером пили чай с офицерским собранием, с наступлением темноты смотрели на ракетные пуски с горных районов. От базы на восточной окраине города размеренно бухала артиллерия, ведя некое подобие «контрбатарейной» борьбы. Вертолеты и самолеты для уничтожения кочующих пусковых установок уже не используют — дорого, слишком дорого каждый вылет обходится. Если только попутно обнаружится… тогда да.
Так и уснул под грохот дальнобойных орудий, наводимых с беспилотников…
Прислушался. Тихо. Орудия молчат. Над городом где-то в вышине стрекочет вертолет.
Умылся, побрился, оделся. Отметил заодно, что седины еще прибавилось. Немного, но прибавилось. И это печально. Впрочем, здесь я успел увидеть офицеров, которые поседели в тридцать лет.
Из коробочек достал и укрепил награды на парадном кителе. Это важно — здесь это любят. Лично я отношусь к наградам довольно сдержанно, каждая из них напоминает совсем не о приятном. Но здесь они будут в самый раз.
Вышел из своей комнаты. Подождал начальника Личного конвоя. Тот поднялся со дворика, отдал честь.
— Привезли?
— Так точно.
— Следуйте за мной. Дам знак — заводите.
— Есть.
На входе — казаки. Обыскивают всех, дорога перекрыта. Гостей немного. На площади, перед оцеплением, — столпотворение машин, бронированных и нет. Пулеметы на пикапах, бородатые лица, темные, противосолнечные очки. Это — малиши. В каждом племенном ополчении есть малиши — это местная милиция. Кто-то считает, что это исламская милиция, но это далеко не так. Афганистан — страна иллюзии и иллюзий. Кто-то из британских поэтов в девятнадцатом веке сказал: «Афганцы очень набожны, они читают Коран утром, они читают Коран днем, и они читают Коран вечером, но они не делают ничего из того, что написано в Коране». Простите, я не могу привести ни имя поэта, ни точный стихотворный перевод — просто забыл. Но суть Афганистана отражается в этих стихах очень точно. Малиши действительно воюют с нами, они атакуют горные базы и аванпосты, но причины этого не имеют к исламу никакого отношения. Еще один британец сказал: верность афганца не продается, но ее можно купить на время. Вот британцы так и делают — приходят в племя, дают пачку денег. Через несколько дней в обратную сторону отправляется кассета или флешка с записью нападения — отчет. Вот так и идет дело…
Мы спустились вниз. На первом этаже, там, где раньше был личный кинотеатр, устроили что-то вроде офицерской комнаты. Сегодня пианино из нее вынесли, равно как и бар, а вместо них составили восемь столов, накрыли скатертью и поставили стулья. Стульев было тридцать…
Гости уже собрались. Шейхи
Я занял свое место во главе стола.
— Прошу прощения, я не говорю на пушту, — сказал я, — все присутствующие знают дари?
Собравшиеся закивали головами. Я не знал дари, но я знал фарси, а дари — это тот же фарси, с вкраплением слов из пушту и языков некоторых других народов Афганистана. Дари считается городским языком и языком Западного Афганистана. В провинции Нангархар он мало распространен, но все шейхи и жители Джелалабада его знают.
— Здесь не все… — продолжил я, — не хватает людей…
— Шейх Иса… — привстав и поклонившись, сказал один из стариков, — сильно болен и не смог присутствовать лично. Но он прислал меня, чтобы передать надлежащие уверения в преданности Белому Царю…
Нужны они Белому Царю…
— Пусть Аллах исцелит шейха Ису, но я говорю не о нем.
Неловкая пауза.
— Я говорю о тех ваших братьях, которые сидят в тюрьмах, — я подал знак, — заводите…
Пятеро. Именно столько было свободных стульев. Именно столько мы нашли представителей крупных племен, сидящих в тюрьмах по различным обвинениям, связанным с терроризмом и антиправительственной деятельностью. Кого-то не успели повесить, против кого-то не было достаточно доказательств…
Надо было видеть лица собравшихся. Кто-то даже пристал, намереваясь броситься то ли в дверь, то ли в окно…
— Я так понимаю… — усугубил выбор я, — что эти люди представители ваших племен, ваши родственники. Если это так, то их мнение тоже должно быть учтено…
Этот психологический трюк я отработал в Персии, в самом начале. Срабатывал без вариантов. Попробую объяснить…
Дело в том, что на Востоке кровное родство, принадлежность к одному роду, племени, племенной группе, исключительно важно. Чувство единения со своими — сильнее любого другого, например, чувства необходимости соблюдать закон или выполнять социальную роль (полицейский, судья, к примеру). В Афганистане из-за примитивности это чувство сильнее всего на Востоке. Таким образом, я разом поставил старейшин перед очень тяжелым выбором.
Если они скажут, что это не их люди, тем самым они обрекут себя на позор, скорее всего потеряют власть в племенах. «Бинанга» — слово, обозначающее «подлец», состоит из двух слов. «Би нанга», без родства, то есть тот, кто не чувствует родства, отрекся от родства, от рода, от племени, от родных людей. То, что человек сделал это перед лицом неверного, сделает преступление еще более тяжким. Отречься от этих людей они не могли, что бы те ни совершили.
С другой стороны, я прекрасно понимал, насколько они боятся этих людей. Арестованные, схваченные за терроризм, были молоды. Они доказали делами, кровавыми, жестокими делами, свою мужскую природу, свою удаль и свою преданность племенам. В то же самое время сидевшие здесь шейхи и эмиры были пожилыми людьми, их авторитет держался на прошлых победах, победах времен войн с англичанами. Каждый из них боялся того, что будет смещен представителями молодого поколения, которые одерживали победы здесь и сейчас. Короче говоря — они за свое место боялись. Был тут и обычный для любого общества конфликт поколений. Шейхи в отличие от молодых помнили, как здесь себя вели англичане, и могли сравнивать с тем, как сейчас ведут себя русские. Так что шейхи втайне были даже благодарны русским за то, что они изымали из племен наиболее пассионарных, наиболее опасных для них молодых претендентов на престол.