Отягощенные злом
Шрифт:
Всю зиму я просидел в Санкт-Петербурге, в то время как Двор давно переехал на юг, в Константинополь. Занимался делами. Вообще, служба практически не давала возможности заниматься делами по собственности, принадлежащей нашей семье, а ее было немало, и вследствие пренебрежения она понесла немалый урон. Работая над этим всю зиму по двенадцать-четырнадцать часов в день, мне удалось этот урон несколько сократить, но все равно не компенсировать полностью. Также я сменил управляющего, поставив вполне честного и компетентного немца.
Затем по электронной почте пришло сообщение, что мне надлежит в означенный день явиться в аэропорт Пулково, чтобы предстать пред Высочайшей особой. О визите Николая в Санкт-Петербург в газетах ничего не сообщали.
В этот
— Нет, господа, не прилетят-с… — выразил общее унылое мнение адмирал герцог фон Семгаллен, ныне комендант Кронштадта, — вот увидите: не прилетят-с. Такая погода… ужасная погода.
В отличие от меня адмирал не проявил предусмотрительности, не захватил зонт. Так что его погода донимала еще больше…
Словно опровергая его слова, за уныло завывающим ветром послышался звук реактивных двигателей…
В отличие от своего отца, предпочитавшего для передвижений по стране переделанный турбовинтовой дальний бомбардировщик «Белый Лебедь», Николай передвигался на переделанном же сверхзвуковом стратегическом самолете. Его салон был рассчитан всего на двадцать особ, там не было спальни, и вообще комфорт был крайне ограничен, но Николай любил этот самолет за то, что он позволял добираться до нужного места так быстро, как никакой другой. Николай вообще очень жадно относился ко времени, он терпеть не мог куда-то ехать, куда-то лететь, где-то кого-то ожидать — не по причине своего статуса, а по причине банальной потери времени. Он ненавидел, когда кто-то опаздывал даже на минуту, считая, что тем самым опоздавший крадет у него время. И реактивный самолет, где находилось место лишь для самых приближенных и очень небольшой охраны, как нельзя лучше отвечал его запросам. Впрочем, его отцу не помогла и охрана…
Подали машины Личного конвоя. Напротив дорожки стальной глыбой застыл удлиненный «Руссо-Балт». Кто-то из придворных лихорадочно пытался смести мокрый снег с дорожки, уже превратившийся в наполненную водой снежную кашу. Мы выстроились в шеренгу по одному и отдали честь. Машины наши стояли на самом краю летного поля, и путь до них — полкилометра по грязной жиже…
Свистя моторами, стальная птица подкатилась к нам, точно встав на означенное ей место. Грянули «Боже, Царя храни», труба немилосердно фальшивила, играли вообще плохо…
Его Императорское Величество Николай в совершенно неподобающем для такой погоды одеянии вышел на трап. Посмотрел на серое небо, плачущее ледяным дождем, на замерзший караул, на дорожку. Махнул рукой и быстро прошел к машине мимо генерал-губернатора с хлебом-солью. Чтобы не заставлять никого ждать под дождем.
Столица встречала Августейшего монарха вовсе даже неласково…
Я мрачно глянул на свою машину. Далеко… и сегодня нужно будет закатиться в сауну. Как следует пропариться, чтобы не захворать…
— Князь Воронцов?
Мы уже собирались уходить. Преображенцы сворачивались, и оставшийся в дураках генерал-губернатор, раздраженно спихнув кому-то на руки блюдо, шел к своей машине. Я повернулся — передо мной стоял неприметный человек в штатском.
— С кем имею честь?
— Полковник Незванцев, Ваше Превосходительство. Высочайшее повеление присоединиться к конвою, следовать на Путиловские верфи. Вам назначена аудиенция.
Я тоскливо посмотрел на кашу на поле. Придется бежать…
Путиловские верфи — одно из старейших предприятий России. Промышленный гигант, локомотив развития, один из первых в Российской Империи промышленных концернов по-настоящему мирового класса. Поднявшись на производстве рельс для железной дороги, Путиловский завод превратился в многопрофильный машиностроительный
Верфи, о которых пойдет речь, появились в составе Путиловского концерна относительно поздно. Это были первые верфи России, они строили Балтийский флот. Первоначально казенные, они утратили смысл уже в шестидесятые, с появлением северных верфей. Здесь строили миноносцы, крейсера и канонерки, а на флоте пришло время авианосцев и тяжелых десантных кораблей, в Балтике таким было не место. Закрывшиеся казенные верфи купил частный капитал. И именно он спас верфи от полного закрытия и оживил их. А теперь — впервые за сорок лет — на стапелях стояли четыре совершенно одинаковых десантных корабля класса «эсминец», которые предстояло спустить на воду.
Эти корабли олицетворяли собой новое слово в тактике морских операций. Слово, которое первым произносила русская военно-морская мысль. Можно было гордиться тем, что мы в авангарде.
История войны на море началась с сражений пушечных кораблей. Первоначально они были деревянными, затем стали стальными, но мало что изменилось. До двадцатых годов типичное морское сражение выглядело так: два строя кораблей, маневрируя, старались подставить противника под свой полный бортовой залп — и в то же время уйти от бортового залпа противника. Стандартным приемом был crossing-T: классическая схема, когда корабли противника образовывали вертикальную черту буквы «Т», а твои — горизонтальную. Смысл заключался в том, что стрельба в те годы была очень неточной, не было ни управляемых снарядов, ни тем более противокорабельных ракет. Если тебе удавалось сделать crossing-T — вражеская колонна попадала под огонь, причем промах по дальности (самая обычная причина промаха того времени) переставал играть роль, потому что не попал в один корабль — попал в другой, идущий мацелотом, только и всего. За считаные минуты можно было добиться десятков попаданий, вот почему мощь флотов того времени измерялась весом полного бортового и минутного залпа. За ломку линии в бою вешали даже адмиралов, только гении, как Ушаков и Нельсон, рисковали отойти от традиционной схемы. И Колчак.
Адмирал Александр Колчак в истории военно-морского флота фигура знаковая. Он масштабнее Ушакова, Нельсона и Нахимова, потому что те только выигрывали сражения новыми тактическими приемами — а адмирал Колчак полностью изменил ход войны на море. Именно он, восстанавливая погибший в пятом году флот, добился принятия совершенно другой концепции войны на море и совершенно других морских сил. Морская пехота и специальные десантные шлюпы, самолеты-разведчики и корректировка огня с них, масштабные минные постановки, на которых англичане потеряли в Босфоре три линкора из четырех. Наконец, главная ударная сила на море в двадцатом веке — ударные авианосцы. Именно адмирал Колчак добился того, что ко времени второй русско-японской в составе флота были четыре авианосца. Именно действия торпедоносных самолетов привели к катастрофическому поражению Японского Императорского флота в битве в Татарском проливе. Японцы, превосходя нашу эскадру втрое в весе минутного залпа, ничего не смогли противопоставить новейшим торпедам, а обездвиженные линкоры становились отличной мишенью для наших артиллеристов. С тех пор все флоты мира начали переходить на авианосцы, уже заложенные крейсера и даже линейные корабли заканчивали как авианосцы, спешно развивали морскую авиацию. Вторая мировая война — а она прошла целиком на море — подтвердила господство авианосцев и их адекватность для решения задач, какие ставят перед ними время и командование. Ее даже называли «война авианосцев» — хотя это была, скорее, война ракет.