OUTSIDE
Шрифт:
Что-что, а боль Тоха уж точно не смог бы вытерпеть и до кучи с поставщиком наверняка бы сдал им и увенчанного кокардой Вячеслава, который, что удивительно, злобы в ответ на предательство не чувствовал. В человеческой особи сильна потребность любить, и весь цинизм, ненависть и потребительское отношение к себе подобным уравновешивались у Славы чрезмерной привязанностью к «младшенькому», как он ласково называл неисправимого бабника, наркомана и дебошира. Умудрявшегося, тем не менее, оставаться гордостью семьи – хотя не смог окончить даже училища, и усладой соседей – накачавшись амфетамином, частенько от нечего делать помогал окрестным бабулькам по хозяйству. С детства баловень судьбы, не знавший умеренности или страха под сенью криминального братца, тот вырос жизнерадостным, лишённым комплексов вечнозелёным домашним растением, которое поливают, культивируют и до отвала кормят удобрениями всех мастей. «Хоть кому-то в нашем роду привалило беззаботного житья», – радовался, глядя на него, старший, и степень беззаботности Антона отчасти сделалась мерилом собственной влиятельности и успешности для Славы. Вопреки девятой заповеди, да и философии в целом, последний знал: сложись всё таким образом, что пришлось бы выбирать между собой и бестолковым, абсолютно неприспособленным к реальной жизни братцем, он бы пожертвовал карьерой, а то и вовсе свободой во имя того, кому вряд ли удастся сделать и десять шагов без постоянного присмотра нежного заботливого Славика – жестокого карьериста, прославившегося за бесчеловечность даже там, где по должности положено смотреть на людей как на строительный материал для делопроизводства.
Он помнил все его детские выходки, по сути ощущая себя отцом – достойным называться так сильным мужчиной, а
В итоге Тоху нужно было вызволять, счёт пошёл уже буквально на дни, а спасательный круг не появлялся. Тогда в какой-то неприлично материнской агонии Слава добился приёма у областного начальства, где, в неполные три минуты изложив суть дела, пообещал сделаться безропотным верным слугой на коротком поводке у смежного ведомства, если тому угодно будет пощадить нерадивого отпрыска. Известное правило всякой охранительной – через «е» – структуры гласит, что стукачей много не бывает, и приятно стройный по контрасту с обычными коллегами-ментами полковник распорядился дело развалить, отправив на доработку. Обвиняемый, при более пристальном взгляде, оказался невинно пострадавшим случайным прохожим, давшим требуемые показания, как выяснилось в процессе следственных действий, исключительно из страха «ощутить в противном случае обувью по морде». Понятые объявлены были вымышленными, а сотрудники превысившими, хотя и незначительно – взыграло ведомственное рвение, служебные полномочия. В профессиональном ателье что пошить, что раскроить обратно материал могут буквально в одночасье. Главное же заключалось в том, что «старшему наркозащитнику» – продуманная издёвка вездесущих гэбистов – приглянулся непривычно искренний опер, рискнувший всем ради проштрафившегося братца. В обойме любой карательной машины беспринципной публики всегда в избытке, а потому и запрос на человечность, хотя бы в единственном экземпляре да на правах деревенского дурачка, изредка, но присутствует.
Таким образом, меньше всего думая о карьере, Слава, наконец-то, оказался в нужном месте и в нужное время, превратившись в отдушину для могущественного покровителя. Отчасти даже заслуженно появились в свете долгожданных лучей настоящие крылья, от перспектив приятно кружилась голова, и судьба медленно, зато уже, казалось, необратимо, стала поворачиваться к нему лицом. Он так долго этого ждал, так часто проживал момент решительного перелома в мечтах, что, столкнувшись с удачей лицом к лицу, поначалу слегка оробел. Так вдруг жутко сделалось при мысли о возможности ошибиться, сделать неверный шаг или хотя бы сказать лишнее слово. До тех пор он, по сути, и не понимал, как многого уже достиг, пробившись по карьерной лестнице не то что с низов – вынырнув на поверхность из самой что ни на есть задницы.
Глава VI
Одного alter ego Дмитрию вскоре стало мало, и он взялся за создание нового. Не то чтобы Игорь ему как-то надоел, но становилось ясно, что тот, наиболее вероятно, останется весьма поверхностным и хотя продолжит служить безотказным инструментом для покорения недоступных красавиц, дальше продвинется вряд ли. Поначалу казалось, что именно там, в мире эротики, где жаждущие внимания девы любыми, не исключая и весьма изощрённые, путями стараются завладеть благосклонностью лучшего из мужчин, лежит его голодная страсть, но практика, если можно было так сказать о регулярном воображаемом сексе с фотомоделями, иначе – девушками с фотографий, показала, что тонкому ценителю прекрасного со шпателем в руках банального гарема явно недостаточно. Дима и отдалённо не представлял себе масштабов подобного удовольствия, что иного мужчину поглощает целиком, навсегда превращая в добровольного раба женских прелестей. Благодаря ли духовному началу или вследствие отсутствия подходящего опыта, венцом карьеры беззаветного мечтателя порнопродюссер не сделался.
Приученный технологией квартирного ремонта к стратегическому мышлению – ведь, к примеру, прежде чем давать команду штробить, хозяину следует определиться с дизайном будущего помещения до мельчайших подробностей, не исключая и расположение электроприборов, а, значит, и электрических розеток, Дима ко всему подходил основательно. Вычитав про некий тропический рай на Гоа, где тепло чуть не круглый год, а мир населяют сплошь доброжелательные улыбчивые индусы, он в течение месяца изучил предмет досконально. Конечно, ему не довелось увидеть вживую ни бескрайних пляжей, ни величественного спокойствия океана, ни живописных кровавых закатов, но описание сих, весьма посредственных, к слову, чудес и без того набило оскомину всякому посетителю тематического форума, да и качественных снимков, следовало признать, на просторах сети оказалось завались. Пляжные вечеринки – не пошлятина из телевизора, когда богато насиликоненные куклы вальяжно ступают в каблуках по мраморному пространству вокруг бассейна, а настоящие, где вместо фешенебельного клуба – обычное кафе, публика напоминает завсегдатаев хиппи-фестивалей семидесятых, меню пестрит не замысловатыми названиями подозрительно изысканных блюд, но демонстрирует наличие лишь свежевыловленой рыбы, свежесвареного риса и свежевыжатого сока. «И всего-то по одному доллару», – как не к месту добавил некий безымянный турист, довольный случаю проявить эрудицию. Знатоку, которым быстро сделался онлайн-путешественник Дмитрий, хорошо известно, что открывать почтенным азиатам глаза на истину чрезвычайно опасно, неровен час – встретишь в захудалом ресторанчишке соотечественника-официанта, и ценник сродни российскому: молчание – золото.
Таким образом, нового героя, столь беспардонно ворвавшегося ранее в повествование, звали Ники, от английского Nicky, то есть Николай, или попросту Колян. Подсознательно близкое имя по умолчанию обеспечивало тому известную долю симпатии родителя, которая вряд ли проснулась бы при виде какого-нибудь тощего растамана по имени Франсуа. Однако, в силу того, что тема лёгких наркотиков всегда интересовала пытливого автора, Ники сделался выходцем из Бельгии – проще, конечно, было прописать его в объятиях Амстердама, но Дима старался уходить от избитых штампов. Граничащее с оазисом свободы независимое государство безвизового режима, то есть по-нашему – соседняя область, обеспечивали его жителю достаточно возможностей припасть к источнику наслаждений без необходимости становиться закоренелым торчком, коими, вне всякого сомнения, являются все поголовно жители Нидерландов младше тридцати пяти – пополнить багаж знаний о Голландии усидчивости не хватило и пришлось довольствоваться стереотипами. Ники владел – нет, работал управляющим, что на практике – заведение рассчитано было максимум на шестьдесят посадочных мест – означало по совместительству и должность администратора в некоем полукафе-полуклубе на известном пятачке побережья, где вот уже два десятка лет концентрировалась ночная жизнь. Место не то, чтобы ах, но всё-таки – на фоне остальных смотрелось вполне прилично, ибо имело относительно чистый туалет, полноценный диджейский пульт, неплохой звук с посредственным светом и, конечно же, фонтан – в самом центре действа. Последнее лежало исключительно на совести Дмитрия, ведь хотя благословенная богом земля и не знала морозов, что упрощало инсталляцию конструкции, практической, равно как и эстетической, пользы таковая явно не несла. Но здесь архитектор оказался непреклонен, забыв и про всегдашнюю привычку к реализму – ему хотелось этот чёртов фонтан и всё тут. «В конце концов, должна же быть хоть какая-то изюминка», – резюмировал он, и белая, с претензией на античность, статуя то ли тролля, то ли располневшей на высокоуглеводной диете Афродиты поместилась в центре невнятного круглого сооружения диаметром три метра. Пришлось даже
«Алё, мне тя порекомендовали сортир отделать», – подчёркнуто грубый, с высоты собственного положения, зачем-то всплыл из ненужных теперь воспоминаний голос менеджера по продажам бытовой техники или, в лучшем случае, автосалона непрестижной марки. Опыт научил Диму сразу и безошибочно определять потенциального клиента. Такой сам не может вбить и гвоздя, чем гордится неимоверно – белый воротничок; впрочем, быстро сдувается, по мере продвижения ремонта к середине, когда проявляются очертания будущего красочного толчка, стеклянных полочек под бумагу и непременно подвешенного – как в лучших домах – к стене туалетного ёршика. Перейдя экватор, тот станет и вовсе обожать мастера, превращающего квадратный метр обычного сральника в произведение искусства, откуда не хочется выходить. «Так вот и жил бы тут», – чуть не пустив от умиления слезу, выдавит из себя счастливый заказчик, осматривая свой новый будуар – истинное значение слова так и останется для него тайной. В подобных случаях требуется поначалу принять навязываемый тон, чтобы затем, если имеет место оскорблённое эго, вдоволь по ходу пьесы отыграться. Дима обострённым чувством собственного достоинства явно не страдал, а потому брался охотно. Такая работа сулила хороший заработок за весьма короткое время: накладок с ликвидностью и, соответственно, задержек в материалах не предвиделось, а на мечту о волшебном нужнике, скорее всего, бросались все добытые потом и кровью немногочисленные ресурсы – в агонии ремонта те, кому не посчастливилось накопить на что-то серьёзное, целиком, в том числе материально, отдавались одной конкретной задаче, так что и за шкаф-купе или плитку в ванной можно было брать втридорога, если речь шла о «рекомендации». Такого рода отзывы, как правило, давали всё те же работяги, чаще всего оконщики. Народ самый высокомерный, полагающий свой труд не менее «комплиментарным», как дословно выразился один такой мастер, чем «производство нанотехнологий». Подобно малограмотным выдвиженцам тридцатых, бравировавших иностранными заимствованиями из Маркса, они просто обожали наукоёмкую приставку, видимо, находя в ней отклик юношеской любви к былому величию созвучной попсовой группы – даже ударение ставили на последний слог. Нанофурнитура, наностеклопакет, даже наноручки – дверные, конечно, так что обычное окно не зарекайся уже и ставить. «Надо делать нано», – чересчур идиотское для рекламного слогана, тем не менее, успешно перекочевало в стекольный народ.
Определённое неудобство заключалось в том, что по каждому подобному звонку требовалось съездить на место – исключительно ради более тесного контакта с вознамерившимся улучшить жилищные условия: при личной встрече уболтать куда легче, чем по телефону. В условиях столицы, разросшейся до отдалённых пригородов, такое путешествие в оба конца могло занять и полдня, оказавшись в итоге безрезультатным, но приходилось идти на риск. К тому же, вопреки извечным жалобам на загруженность, работяги его профиля большую часть времени бездельничали в ожидании очередного заказа, и прогулка на общественном транспорте часто оказывалась даже полезной, ибо выводила из состояния многодневного полудрёма, вызванного сочетанием дешёвого пива и кабельного телевидения. У самого Димы отношения с алкоголем были весьма нетипичными – тот в компании не пил вообще. Сие преступное, по мнению коллег, воздержание явилось следствием целого ряда причин, но главной была всё же одна. Держать сорокоградусную банку он не умел совершенно и, хотя агрессивным или занудным не становился, на ногах держаться отказывался, передвигался на четвереньках, оставляя по углам недопереваренную пищу, шумел, в безуспешных попытках подняться ломал мебель, бессильно обвисал на руках тех несчастных, кому приходилось тащить его до дома, и затем ещё два дня страдал сильнейшим похмельем. Эксперименты с Бахусом, таким образом, были закончены ещё в ранней юности, и с тех пор к крепкому Дима уже не возвращался, превратив и без того чрезвычайно выносливый организм в подобие вечного двигателя: не уставал вообще, никогда не болел и мог не спать хоть трое суток подряд – сочетание качеств, обеспечившее ему репутацию незаменимого человека, если требовалось в сжатые, а хоть бы и вовсе фантастические сроки закончить какой-нибудь ремонт. Завершало образ полное отсутствие всякой снисходительности или просто жалости к себе: несгибаемый боец, к счастью, не востребованный текущим историческим процессом на что-либо, кроме деятельности исключительно созидательной. Чужому влиянию поддавался с некоторой даже радостью, ибо всегда был охоч до нового, вот только желающих заиметь верного оруженосца так и не нашлось: простоватый искренний чудак – плохая компания для охоты на девочек, особенно, когда «не пьёт, не курит, не танцует» – беспросветно скучный тип, одиночка по призванию, кому такой нужен.
Однако желающие всё-таки нашлись – пусть выдуманные, но зато весьма неординарные личности, каждый вполне успешно блистал на вверенном ему чутким создателем поприще. Успешный москвич, тяготевший к буддизму европеец и, для завершения священной троицы, безработный сорокалетний римлянин, пробавлявшийся игрой на гитаре. Этот последний был настолько не уверен в себе, что даже места постоянного не имел – ретивые конкуренты гоняли его отовсюду, где проходили туристические денежные тропы, а местный народ щедростью не отличался вот уже две с лишним тысячи лет. Имя получил соответствующее – Рони, более подходящее для собаки, но задачей его, в отличие от остальных, было не воплощать мечты, а, наоборот, исправно напоминать, что и нынешнее положение автора кое для кого запросто потянет на недостижимый идеал существования. Бедняга жил в квартире выжившей из ума тётки, вот-вот готовой переселиться в мир иной, превратив любимого, но бестолкового племянника в бездомного, поскольку трепетные наследники-дети уже поделили жилплощадь и всяким двоюродным прихлебателями места там не нашлось. Многоквартирный дом примыкал к железной дороге, ведущей из аэропорта в город, так что поезда сновали круглосуточно, но окна с апреля по октябрь, когда южное солнце палило особенно нещадно – сторона оказалась западная, закрыть нечего было и думать. Кондиционер в их районе считался роскошью – не сам по себе, но счета за электричество, им потребляемые, и душными ночами жильцы страдали от бессонницы, ругали чёртово правительство за дороговизну энергоносителей и нервно ворочались, прилипая к мокрым насквозь простыням. Тётя Анет владела в этой резиденции однокомнатной студией с большим чуланом, куда, помимо бесчисленного хлама, весьма удачно поместились и двухэтажные нары – на случай визита дорогих гостей. Последние не баловали её годами, поэтому, чтобы хоть как-то бороться со скукой, на нижний ярус временно подселили нерадивого отпрыска младшей сестры, презревшей родительские заветы и отправившейся на поиски счастья за океан. Откуда, вместо состояния, она привезла лишь преждевременную старость, надорванное тяжёлым физическим трудом здоровье и хилого, вечно болезненного сына, призванного осчастливить её на склоне лет.