Ожерелье королевы
Шрифт:
— Графиня! — прошептал кардинал, вздрогнув и побледнев.
Жанна устремила на него свой самый светлый взгляд.
— Ну что вы смотрите на меня так испуганно? Разве вы вчера не покончили дело с ювелирами на Школьной набережной?
Роганы не лгут, даже женщинам. Кардинал промолчал.
И так как он готов был покраснеть, а обиду такого рода мужчина никогда не прощает женщине, вызвавшей ее, то Жанна поспешила взять кардинала за руку.
— Простите меня, принц, — сказала она, — мне хотелось поскорее высказать вам, что вы ошибались на мой счет. Вы меня считали глупой и злой?
— О графиня…
— Но…
— Ни слова больше; позвольте теперь говорить мне. Может быть, мне удастся убедить вас, так как я сейчас ясно вижу, с кем имею дело. Я ожидал встретить в вас красивую, умную женщину, очаровательную любовницу, но нашел нечто лучшее. Слушайте.
Жанна подвинулась к кардиналу, оставив свою руку в его руке.
— Вы согласились быть моей, не любя меня. Вы сами сказали мне это, — продолжал г-н де Роган.
— И снова повторяю вам то же самое, — сказала г-жа де Ламотт.
— Значит, у вас была цель?
— Конечно.
— Какая же, графиня?
— Нужно, чтобы я объяснила вам ее?
— Нет, я сам близок к истине. Вы хотите устроить мое счастье. Не ясно ли, что, в случае удачи, моей первой заботой было бы устроить и вашу будущность? Верно это? Я не ошибся?
— Вы не ошиблись, монсеньер, и моя цель именно такова. Поверьте только одному, и без лишних слов: идя к этой цели, мне не пришлось испытать антипатии или отвращения — путь был приятен.
— Вы очаровательная женщина, графиня, и говорить с вами о делах — одно удовольствие. Итак, я сказал, что вы угадали верно. Вы знаете, что мое сердце полно почтительной привязанности к кому-то?
— Я это увидела на балу в Опере, принц.
— Эта привязанность всегда будет неразделенной. О, Боже меня сохрани думать иначе!
— Э, — возразила графиня, — женщина не всегда остается королевой, и, насколько я знаю, вы вполне стоите кардинала Мазарини.
— Это был к тому же очень красивый мужчина, — со смехом сказал г-н де Роган.
— И прекрасный первый министр, — добавила совершенно спокойно Жанна.
— Графиня, в вашем присутствии можно даже не думать, а не то что высказывать свою мысль вслух. Вы думаете и говорите за своих друзей. Да, я хочу стать первым министром. Все меня побуждает к этому: и мое происхождение, и знание дел, и известное расположение ко мне иностранных дворов, и значительная симпатия французского народа.
— Словом, все, — сказала Жанна, — кроме одного.
— Кроме отвращения одного лица, хотите вы сказать.
— Да, королевы; и это отвращение — главное препятствие. Все, что любит королева, в конце концов полюбит и король; что она ненавидит, того и он не терпит.
— А меня она ненавидит?
— О!
— Будем откровенны. Я не думаю, чтобы нам следовало останавливаться на прекрасном пути — говорить только правду.
— Ну, монсеньер, королева вас не любит.
— В таком случае я погиб! Никакое ожерелье тут не поможет.
— Вот в этом вы можете ошибиться, принц.
— Ожерелье куплено!
— По крайней мере, королева увидит, что если она не любит вас, то вы любите ее.
— О, графиня!
— Мы же условились, монсеньер, называть вещи своими именами.
— Хорошо. Так вы говорите, что не отчаиваетесь видеть меня когда-нибудь первым министром?
— Я уверена, что вы им будете.
— Я никогда не простил бы себе, если бы не спросил вас в свою очередь, к чему стремится ваше честолюбие.
— Я вам скажу это, принц, когда вы будете в состоянии удовлетворить его.
— Разумно. Я жду вас в тот же день.
— Благодарю. А теперь давайте ужинать.
Кардинал взял руку Жанны и пожал ее так, как графиня того горячо желала несколько дней тому назад. Но теперь было слишком поздно.
Она отняла руку.
— Что это значит, графиня?
— Давайте ужинать, монсеньер, я уже сказала вам.
— Но я уже не голоден.
— Тогда будем беседовать.
— Но мне больше нечего сказать вам.
— Ну так расстанемся.
— Вот что вы называете нашим союзом? Вы меня прогоняете?
— Чтобы действительно принадлежать друг другу, монсеньер, — ответила Жанна, — будем вполне принадлежать сами себе.
— Вы правы, графиня; простите, что я опять ошибся в вас. О, клянусь вам, что это будет в последний раз.
Он почтительно поцеловал ее руку и не заметил насмешливой, дьявольской улыбки графини, когда говорил, что в последний раз ошибся в ней.
Жанна встала и проводила принца до передней. Там он остановился и тихо спросил ее:
— А продолжение, графиня?
— Оно будет очень простое.
— Что мне делать?
— Ничего. Подождите меня.
— А вы поедете?
— В Версаль.
— Когда?
— Завтра.
— И я получу ответ?
— Немедленно.
— Ну, моя покровительница, я полагаюсь на вас.
— Предоставьте мне действовать.
Она вернулась с этими словами к себе и легла в постель, рассеянно устремив взор на красавца Эндимиона, ожидавшего Диану.
«Положительно, свобода лучше», — прошептала она.
XXV
ЖАННА В РОЛИ ПОКРОВИТЕЛЬСТВУЕМОЙ
Владея такой тайной и имея перед собой такое блестящее будущее, Жанна чувствовала в себе достаточно силы, чтобы перевернуть мир.
Она дала себе двухнедельный срок, чтобы затем полностью вкусить сочную гроздь, которую фортуна повесила у нее над головой.
Являться ко двору уже не в качестве просительницы или бедной нищенки, которую приютила г-жа де Буленвилье, а носительницей имени Валуа, обладательницей ста тысяч ливров годового дохода, женой герцога и пэра; называться фавориткой королевы; в эти полные интриг и бурь дни править государством, управляя королем через Марию Антуанетту, — вот вкратце панорама, развертывавшаяся перед неиссякаемым воображением графини де Ламотт.