Падение к подножью пирамид
Шрифт:
"Запросто, - не задумываясь ответил Рудольф.
– Преступники, отступники, заступники - все они шваль. Всех их надо к стенке, чтоб не путались под ногами".
"Под ногами у кого?" - спросил Лукашевский.
"У честного трудового народа, - ответил Рудольф.
– Разве не так? Но почему вы меня спросили об этом?
– повернулся он к Яковлеву.
– Есть задача?"
"Есть, - кивнул головой Яковлев.
– Задача есть, решения нет".
"Поручите мне", - сказал Рудольф.
Яковлев посмотрел на Лукашевского, как бы спрашивая, стоил ли посвящать Рудольфа в дело, которое они
"Сергей Яковлевич развлекается, - сказал для Рудольфа и вместе с тем для Яковлева, Лукашевский.
– Он изучает твой характер. От безделья, как ты понимаешь. Все мы здесь узники безделья".
Позже, когда Рудольф ушел, Лукашевский накинулся на Яковлева с упреками.
"Если он человек, - сказал Петр Петрович о Режиссере, - то его убийство стало бы тяжким преступлением. А если он не человек, то это был бы вызов силам, возможно, столь грозным, какие мы и вообразить себе не можем".
"То есть, как это не человек?!
– взвился Яковлев.
– Как это не человек?! Ты со мной в сказки не играй, пожалуйста! Эк куда тебя занесло! Не человек... А кто же он по-твоему? Черт, дьявол, нечистая сила? Это же смешно, Петя! Ладно, когда философствуем, чего только нельзя допустить - и Бога, и Сатану... Но речь-то идет о конкретном человеке, мы оба его видели, разговаривали с ним, щупали его... Это ж как надо распустить себя, чтобы верить в реальность чертовщины! Человек он! Псих, мерзавец, авантюрист, шарлатан, преступник, но человек! И от этого надо плясать".
"И ты решил, что его можно убрать руками Рудольфа?"
"Какое тебе дело до того, что я решил? Ты здесь - отрезанный ломоть, ты уплываешь, отправляешься на поиск высокой истины, смысла бытия, источников веры и бессмертия, а мне здесь жить. И Рудольфу тоже. А потому мы решим без тебя, как нам здесь жить и действовать. Да, без тебя!"
Яковлев набросил на плечи плащ и ушел.
Петр Петрович убрал со стола посуду и сел у окна, обращенного к морю. Закат пылал в добрую треть неба, был безоблачным и багряным, словно над пустыней, над горячими песками, и предвещал ветер. Ветер с востока. Сильный попутный ветер для "Анны-Марии"...
Наверное, он так и просидел бы до темноты, когда не одна забота: надо было сказать Александрине, что ее переезд в райцентр отменяется и переносится на другой срок, на какой, Петр Петрович не знал.
Александрина встретила его неожиданно холодно. Не пригласила сесть, вытолкала в соседнюю комнату Павлушу, стала перед Петром Петровичем, скрестив руки на груди, и поглядела, нахмурившись, в глаза.
"Плохая новость, - сказал Петр Петрович.
– Тетя Соня, как сообщил мне Яковлев..."
"Он и мне это сообщил, - не дала договорить Александрина.
– К тому же я решила, что останусь здесь".
"Но чем же вы будете жить?" - спросил Лукашевский.
"Как-нибудь, - ответила Александрина.
– К вам за помощью не приду".
– С этими словами Александрина отвернулась и стала смотреть в окно.
Петр Петрович никак не мог объяснить себе столь резкую перемену в настроении Александрины.
"Что-то случилось, Александрина?" - спросил он.
"Ничего не случилось, - ответила она.
– Просто я сделала одно печальное открытие: здесь каждый думает только о себе, до других никому нет дела, чужая беда никого не трогает".
"Вы так думаете?"
"Я в этом убедилась. Словом, спасибо вам за прошлые заботы, а о новых, я вас не прошу. Прощайте, Петр Петрович".
"Прощайте?! Но до моего отплытия еще добрая неделя".
"Может быть. Но завтра утром я отправлюсь на поиски Полудина".
"С Павлушей?"
"Да, с Павлушей!" - с вызовом ответила Александрина.
"Пешком? Куда?"
"Уходите!
– потребовала Александрина.
– Прошу вас, уходите!"
Лукашевскому показалось, что Александрина вот-вот заплачет. Он шагнул к ней и взял за руку. Александрина вырвала руку и ударила его по лицу. И пока опешивший Петр Петрович, задохнувшись, стоял, ничего не видя и не слыша, Александрина бросилась в другую комнату и захлопнула за собою дверь.
"Получил, старик?" - заржал за спиной у Лукашевского Рудольф.
– Ладно, ладно, не ты один получил, - отступил за порог Рудольф видя, с каким грозным намерением двинулся на него Лукашевский.
– Другие тоже получили по мордам, которые моложе и решительнее вас..."
"Паршивый щенок!" - выдохнул, проходя мимо Рудольфа, Лукашевский.
Рудольф сильно толкнул его плечом, но Лукашевский устоял, удержавшись за дверную ручку, мгновенно развернулся и послал ему в подбородок такой апперкот, что Рудольф рухнул, как подкошенный. Лукашевский хотел уйти, но, заметив, что Рудольф не приходит в себя, нагнулся над ним и получил удар ногою в живот. Падая, он сбил с табуретки ведро с водой, и лишь это обстоятельство спасло его от второго удара - Рудольф, вскочив, поскользнулся на мокром полу и, проехав по нему, как по льду, на животе, уткнулся головой в колено Лукашевскому.
Лукашевский тут же воспользовался этим и заключил Рудольфа в глухой замок. Рыча и кряхтя, они с минуту катались по мокрому полу. Наконец Рудольф, поняв, что ему не вырваться, сказал перестав сопротивляться:
"Ладно, твоя взяла, старик. Отпусти".
На шум вышла Александрина и включила в коридоре свет. Лукашевский и Рудольф поднялись с пола растрепанные и мокрые.
"И вы озверели, - сказала Александрина.
– Все озверели".
Часов до трех ночи Лукашевский не спал, но встал рано, чуть свет. Вывел из гаража машину, и принялся возиться возле нее, без надобности, лишь для того, чтобы быть во дворе и не прозевать момент, когда Александрина выйдет из дому с Павлушей, чтобы отправиться, как она заявила вчера, на поиски Полудина.
Теперь он уже не знал, точно ли скажет ей то, что решил ночью. А решил он сказать ей, что готов взять ее с собой в плавание. Ее и Павлушу. Разумеется, это была безумная идея: взять с собой в кругосветное плавание чужую жену и чужого сына. Безумная с точки зрения блюстителей тех формальностей, которые неизбежно встали бы перед Лукашевским, если б он вознамерился осуществить эту идею. И все же принял такое решение. Положился на случай, на то, какой предстанет перед ним Александрина, качнется ли ее душа навстречу ему или окатит его холодом, прочтет ли он в ее глазах радость или тоску... А если любовь, то уйдет с нею сегодня же, минуя все погранзаставы!