Падение лесного короля
Шрифт:
– Да в чем его вина, конкретно?
– спросил Коньков.
– Говорят, подымал топляк без наряда.
– А кто должен давать наряды на топляк, водяной, что ли?
Завьялов смущенно умолк.
– Топляк-то ничей, списанный, - говорил Коньков, накаляясь.
– Другое дело - кто его утопил? Кто списал такой хороший лес? Вот бы чем заняться надо!
– Ну, я там не был и лесным делом не занимаюсь, - сказал Завьялов.
– Не был, не видал, а обвиняешь... Говоришь - виноватый Чубатов.
– Я знаю, что у него
– Видел я твой ток, механизированный. Хороший ток!
– стал неожиданно восторгаться Коньков.
– А какой навес над ним! Правильно! Крыша битумом залита, подъездные пути - гудроном. Ни пылинки, ни капельки влаги... А где же ты достал битум и гудрон? На нашей базе их нет.
– Леонид Семенович! Какое это имеет отношение к лесу?
– Завьялов зарделся до ушей.
– Никакого. Просто интересуюсь, где ты купил битум? Может, Никита Александрович скажет?
– Я думаю, он сам вспомнит, - отозвался тот хмуро.
– Ездил в соседнюю область... на завод, - выдавил Завьялов.
– По наряду?
– Нет, - Завьялов тоже нахмурился, глядя в пол.
– Ну, чего ты устраиваешь представление?
– сердито сказал Стародубов. Что он тебе, подследственный? Не забывайся, понимаешь.
– Не нравится?
– Да, не нравится. Отчетность председателя колхоза не в твоей компетенции.
– Не надо сердиться, Никита Александрович. Я и не думаю ревизовать Завьялова, да и вас тоже. Вы правы - это дело не в моей компетенции. Хотя на каждый роток не накинешь платок. Это ведь не секрет, что порядки со снабжением в нашем районе лыковые: пока сухо - держится, где чуть подмочило - рвется. Достаем, где можем и как можем. А отчетность пришей-пристебни. Концы с концами сошлись - все покрывается. Прореха появилась - стрелочник виноват. Вот и валим теперь на Чубатова.
– Что правда, то правда, - сказал Завьялов, закуривая.
– И отчетность, и снабжение - все поставлено на русский авось.
– Так вы же сами хозяева! Вы и отчитывайтесь как следует!
– вспылил Стародубов.
– Да я это не про нас, а вообще насчет снабжения. И не дай бог попасть впросак.
– Именно!
– подхватил Коньков.
– Вот и попал Чубатов впросак. Но лес-то заготовлен. Я видел своими глазами. Хороший лес.
– Не сомневаюсь, - согласился Завьялов.
– Чубатов плохой лес не пригонит.
– А если не сомневаетесь... Почему бы вам вместе со Стародубовым не снарядить комиссию? Съездили бы, посмотрели, акт составили - что за лес? Сколько его? Да и положили бы к нам в дело. Авось поможет взвесить истину.
– Это дело реальное, - отозвался Стародубов.
– Я свяжусь и с другими заказчиками. Думаю, они поддержат нас. Сообразим комиссию.
Завьялов оживился, положил руку на колено Конькову и тоном заговорщика спросил:
– Слушай, капитан, а ты, случаем, не перепутал свои обязанности?
–
– Те самые, следователя. Вроде бы ваше дело вину установить. А остальное - пусть адвокат собирает, - озорно допытывался Завьялов.
– Не то ведь хлеб у людей отбираешь.
Коньков хмыкнул.
– Это я слыхал. Анекдот ходил в начале шестидесятых годов. Помнишь, когда все обязанности делили? Пришла бабка в исполком и жалуется: родимые, говорит, приструните моего старика, он молотком дерется. А ей отвечают: ты, бабка, не туда жалуешься. Мы - сельский исполком. Вот если бы он серпом тебя, тогда к нам. А на тех, которые молотком дерутся, жалуйтесь вон туда, через дорогу. Там промышленный исполком.
Никита Александрович трубно захохотал, Завьялов криво усмехнулся.
– Ну и угостил ты меня, Леонид Семеныч, угостил.
– Кушайте на здоровье!
18
Дарья пришла в этот день пораньше с работы. Ее гнало нетерпение узнать - что было там, на допросе? Какие обвинения предъявили Ивану? Что грозит ему?
Но дома его не было, на столе лежала записка: "Ушел по вызову в райисполком".
"Ну, слава богу!
– подумала она.
– Если вызвали в райисполком, значит, не сажают". И на душе у нее отлегло.
Переодевшись в шелковый цветастый халат, она прошла на кухню и принялась чистить картошку. Иван придет голодный, да и сама проголодалась, или от волнения есть хочется. Замечала она за собой странную привычку как начнет волноваться, так ест, что под руку попадет.
В холодильнике лежала добрая половина свиного окорока, закопченного в бане, по-домашнему, - еще до ссоры с Иваном Завьялов привез, вместе с помидорами. Иван любил свиное сало с картошкой, прожаренной до красноты мелко нарезанными ломтиками, вроде лапши. Чтобы с хрустом!
Ах, как ей хотелось продлить это тревожное житие с ним, с блаженством и страхом пополам! Каждое утро, уходя на работу, она с тайным ужасом спрашивала себя мысленно: "А вдруг это была последняя ночка? Вечером вернусь - а его нет и не будет..."
В дверь кто-то постучал. Дарья вздрогнула: кого это нелегкая несет? Иван ушел с ключом.
– Кто там?
– спросила она с порога кухни.
– Даш, это я... Павел. Открой!
Она открыла дверь и спросила сердито:
– Ты зачем приехал?
– Пусти меня! Поговорить надо. Дело есть. Тебя касается и его...
Она вздрогнула, помедлила и уступила.
– Ладно, проходи.
В прихожей указала Боборыкину на вешалку.
– Раздевайся, раз вошел. Только имей в виду: лясы точить я с тобой не собираюсь. Выкладывай свое дело и сматывайся.
Боборыкин вошел в комнату, озираясь по сторонам - нет ли кого? Присел на диван, начал вкрадчиво:
– Даша, я прошу - выслушай спокойно и подумай.
– О чем ты?
– Я слышал, ты замуж выходишь... Хочешь расписаться...