Падение Левиафана
Шрифт:
Впрочем, возможно, такова природа снов, и странность происходящего объяснялась лишь тем, что она была на грани ясности. То, что заставляло ее чувствовать, будто она смотрит чужой сон, было более тонким. Текстура эмоций была неправильной. То, как они скользили по ее сознанию. Она знала их по мере того, как они приходили: предательство, паника, глубокая печаль от ошибки, которую невозможно исправить. Это было похоже на то, как если бы она увидела композицию Пикассо в стиле Ван Гога, знакомую и чужую одновременно.
С логикой сновидений она почувствовала,
А потом она почувствовала других людей вокруг них, словно все они находились в одном театре, наблюдая за настенным экраном или живым представлением. Другие умы, другие "я", все они перетекали друг в друга, перетекали в нее. Мысли и импульсы, впечатления и эмоции, поднимающиеся вверх и уносящиеся прочь без ясного хозяина, а ее собственная сущность - лишь одна из хлопьев в метели.
Если бы то, что называет себя Алианой Танака, распалось здесь и никогда не собралось обратно, подумала она, я бы даже не заметила, что пропала.
Эта мысль была похожа на угрозу, произнесенную шепотом. Она проснулась, пытаясь закричать.
Когда она открыла глаза, окружающее уже не было знакомым. Свет в полумраке бледного постельного белья в тусклой комнате. Рамка на стене, заполненная написанными от руки буквами. Что-то на полу, что было и не было татами. Она сказала себе, что узнает. Она не знала сейчас, не знала пока, но узнает. Это была ее комната. Это была ее кровать. Была причина, по которой она не казалась ей знакомой. . .
Потому что это были ее комнаты на станции Гевиттер. Не ее. Не принадлежащие. Присвоенные ей на мгновение, как в гостинице. Ничто не было похоже на нее, потому что это были лишь краткие отношения, с архитектурной точки зрения. Это имело смысл. Это звучало правильно. Она вылезла из-под одеяла и, спотыкаясь, прошла в крошечную ванную комнату. Над раковиной - целая стена зеркал. Она посмотрела на женщину, которая смотрела на нее, и та показалась ей знакомой.
Танака повернула голову и посмотрела, как ее отражение делает то же самое. Она открыла рот, посмотрела, как изменились места хирургических шрамов на щеках, как по-разному тянутся вниз ее веки. Если бы ты ограничилась полевой операцией, все бы уже зажило, подумала она. Какого черта ей вообще понадобился космезис?
Что такое третья мико? спросил кто-то в ее голове, и она отогнала эту мысль.
"Алиана Танака", - сказала она, и отражение подражало ей. "Вы - Алиана Танака. Полковник Алиана Танака, Лаконская морская пехота. Группа специальных операций, второй батальон, первый экспедиционный полк морской пехоты. Алиана Танака, вот кто ты".
Слоги ее собственного имени стали мантрой, и медленно, медленно мантра превратилась в нечто большее. Она вспомнила о лекарстве, вернулась в спальню, чтобы найти упаковку, и всухую проглотила еще две таблетки. Они образовали плотный комок на полпути
Она нашла свой ручной терминал и просканировала упаковку. Она была уже на последних двух дозах. Когда она ввела запрос на пополнение запасов, система выдала ошибку. Она настойчиво ввела команду отмены безопасности и удвоила размер рецепта. Какой бы вред это ей ни нанесло, сейчас это не входило даже в десятку ее проблем.
Она посмотрела на время - половина второго часа - и не поняла, когда она уснула. Может быть, она рано встала. Может быть, она проспала. Время и поведение сейчас делали странные вещи. Но это не имело значения. Сейчас она не собиралась возвращаться ко сну. Она могла начать с этого момента.
Она включила свет, приняла душ под некомфортно прохладной водой и оделась в свою форму. Женщина над раковиной теперь выглядела менее изможденной. Ее шрамы выглядели почти достойно. Алиана Танака. Алиана Танака.
Она отправила запрос на связь капитану Боттону на "Деречо". Он долго не мог ответить, и она подумала, что он, возможно, спит, но он был одет и находился на мостике корабля. Возможно, ему просто не нравилось отвечать на ее звонки.
"Полковник", - сказал он вместо приветствия.
"Какова ситуация?" - умно спросила она.
Он кивнул и, казалось, собрался с мыслями. Ей показалось, что вокруг его головы роятся крошечные мошки, почти слишком маленькие и полупрозрачные, чтобы их могла зафиксировать камера. Она проигнорировала их. "Мы должны полностью пополнить запасы через семьдесят два часа, сэр".
Танака нахмурился. "Я лично делал запросы. Мы должны были быть в первых рядах".
"Так и есть", - сказал Боттон. "Обычные припасы уже на борту. Вода. Еда. Фильтры. Основные медикаменты. Мы ждем только каталитические пластины для рециклера и партию топливных гранул, которая была на вылете. Они сильно горят, чтобы вернуться".
То, что корабль должен был повернуть назад ради нее, странно обнадеживало. Это было свидетельством того, что существует объективная реальность, что мир базовой материи все еще имеет значение, что не все было провалом сознания, в который могли вторгнуться и изменить другие разумы.
"Отлично. Но держите экипаж готовым к немедленному отлету. Если я решу не дожидаться полного пополнения запасов, я не хочу вытаскивать людей из причальных баров, потому что они думали, что все еще находятся в отпуске".
Мошки вокруг головы Боттона стали более резкими, а его рот сжался еще плотнее. Боттону не нравилось, что она управляет его кораблем. С чего бы это? Она бы возненавидела его, если бы их позиции поменялись местами. Обычно ему лучше удавалось скрывать свое раздражение. У нее было странное чувство, что она видит его мысли, как и он сам.
"Если позволите, это как-то связано с перемирием?" спросил Боттон.
С чем? чуть было не сказал Танака. Рефлексы, выработанные десятилетиями службы в армии, сработали раньше, чем она успела. "На данный момент я не могу ничего подтвердить или опровергнуть".