Палачка
Шрифт:
— Да? — с жадным нетерпением отозвалась она. — Да, Бедя?
Он прямо-таки чувствовал, как она гипнотизирует трубку глазами, некогда напоминавшими ему своей напряженной настороженностью тигриные; позднее он обнаружил, что она носит контактные линзы. Пришлось продолжить разговор более прохладно, отчего сам звонок потерял смысл.
— Я только хотел спросить, как у тебя дела.
— Отвратительно, — ответила она, — а ты что, хочешь их поправить?
Всю жизнь он проповедовал в браке взаимную открытость; она же боялась этого и держала свои страхи, недомогания и житейские неурядицы при себе — полагала, что у него и своих забот хоть отбавляй. Жаль, что она изменила этой привычке, за которую он, бывало, ее
— Знаешь ведь, — сказал он, — я уезжаю.
— Все-таки едешь? — спросила она, словно узнала об этом только что.
— Маркета! — Он не смог сдержать раздражения. — Зачем ты спрашиваешь?!
— Прости, — сказала она. — А зачем ты тогда звонишь?
Теперь он и сам не знал, что ответить, почувствовав безвыходность ситуации.
— Просто хотел узнать, как ты там…
— Ужасно, — сказала она. — Кошмарно. Легче сдохнуть. Еще вопросы есть?
Он опять разозлился, но снова взял себя в руки.
— Нет, — проговорил он сухо, — зато есть один совет. В ночном столике столько снотворного, что на всех жильцов в нашем доме хватит. Я хотел, чтобы тебе было ясно, — я за тебя беспокоюсь, потому что любовь проходит, а порядочность никогда, но ты мне только облегчила задачу.
— Берджи… — успел он расслышать и тут же швырнул трубку. Он почувствовал, что его трясет, а поскольку такого с ним уже не было лет тридцать, понял — наступает решительный момент. Если взять трубку, когда она перезвонит, то никуда он не поедет! В ее пользу говорили десять тысяч закатов и рассветов, когда она склонялась над ним, чтобы исцелить его раны, или распластывалась под ним, чтобы он мог утолить свою страсть… А та, другая, пока не более чем мираж и, возможно, останется им навсегда.
Он представил себе такой вариант: что, если он и Лизинку не получит, и Маркету потеряет. От такой бездонной пустоты у него в глазах потемнело. Но ведь я — пока еще я, Бедржих Влк, встрепенулся он, главный исполнитель, а не какой-нибудь там слюнтяй-интеллигент, которого две пизды могли бы положить на лопатки! Намеренно грубое слово вывело его из оцепенения. Все это чепуха, решил он. Ничего страшного не происходит, просто он едет с ученицей в служебную командировку. Да, он любит ее, а жене сообщил об этом, чтобы не осквернять ложью их многолетний союз. Но ведь он предупредил ее, что возраст девушки, а главное, непреодолимая пропасть в сорок четыре года не оставляют ему шансов; да он — как мужчина, как педагог и как палач — просто обязан был бы, изловчившись, плюнуть самому себе в лицо, если бы взял и попросту продырявил это дитя, словно барабан! Только ее ответная любовь позволит ему переступить через собственную тень, но пусть-ка Маркета сама скажет как женщина, можно ли на такое рассчитывать?
Он мог бы, конечно, и не ехать, но благословение, которое дал на поездку Нестор, возвращало училищу доверие, а главное — он не желал, отступив от принятого решения, потом провести остаток жизни в раздвоенном состоянии. Если он все-таки через три дня возвратится с девушкой, не изменившейся ни телом, ни душой, значит, не сострадание спасло их с Маркетой брак, просто он прошел боевое крещение. Тогда поездка обернется всего лишь эпизодом, о котором изредка будут вспоминать — он сентиментально, Маркета с горечью, — покуда его не развеет тихое дуновение подступающей старости. Влк представил себе сценку, похожую на рекламу в иллюстрированном журнале: Маркета и он возлежат в шезлонгах на палубе роскошного теплохода, соединив под пледом руки. Вечерний ветерок холодит кожу, разогретую тропическим солнцем, из-за моря встает огромная карибская луна. Они смотрят друг другу в глаза, лучащиеся любовью и благодарностью…
Луна всходила, но никак не отрывалась от кромки воды, хотя очертания ее уже утратили
— У вас есть вещи для досмотра, девушка? — спросил таможенник. Лизинка наблюдала за солдатом, маячившим с автоматом в руках между поездом и бетонной стеной. В сторону локомотива он делал тринадцать шагов, в обратную — на один больше; таким образом, он неумолимо передвигался к хвосту поезда.
— Нет, — машинально ответил за нее Влк. Таможенник, до этого момента не отрывавший глаз от Лизинки, только теперь заметил его. Влк с опозданием понял: этот рослый красавчик считает, что он неотразим, а при своей должности и вовсе подобен богу.
— Вы — отец? — спросил он Влка на всякий случай вежливо, ибо Лизинка произвела на него потрясающее впечатление.
— Нет… — ответил Влк сконфуженно — его задели за самое больное место. Парень разозлился.
— Тогда лучше о себе побеспокойтесь, — бросил он пренебрежительно. — Предъявите чемодан.
Обращаясь к Доктору с просьбой устроить ему поездку, Влк, памятуя о случившемся с Машином и Шимсой, тем не менее шел на это без особого энтузиазма, просто иной возможности не предвиделось. Замкнутость девушки, а вернее, даже какая-то бесконечная отрешенность, казалось, совершенно не мешали ей в жизни — напротив, в сложной ситуации всякий раз кто-нибудь обязательно брался опекать ее. В чужой стране, не зная языка и обычаев, она окажется целиком в его власти. Сама по себе идея прокатиться за границу ни за что бы не реализовалась, если бы Влк не придумал простого, но гениального — как все, что он делал, — обоснования: ПУПИК (0002) впервые направляет делегацию стажеров — по официальной версии, гарантирующей соблюдение секретности и облегчающей поиск наиболее полной информации, — для возложения венка к памятнику жертвам лагеря смерти Хольцхайм-Нихаузен. Выбор данного малоизвестного объекта Влк объяснил необходимостью не привлекать внимания; истинная цель делала его план ценным вдвойне.
— Профессор! — с непривычной серьезностью обратился к нему Доктор, явившись на очередную Акцию.
Влк уже переоделся в спецодежду и немного нервничал. Вдобавок к личным неприятностям ему предстояло обрабатывать женщину, к тому же известную. Имя этой вагоновожатой прогремело в европейской прессе после того, как она направила свои трамвай в хвост процессии, организованной в честь революционного праздника, и твердила, что сделала это умышленно, — дабы быть повешенной. Из-за политического характера дела государство было скорее заинтересовано в ее пожизненной госпитализации. Однако психиатры, констатировав абсолютную вменяемость подсудимой, задали Влку работу, которая была ему совсем не по душе. Акции над женщинами неизменно вызывали взрыв возмущения в обществе, причем больше всего доставалось исполнителям, в то время как начальство, по обыкновению, умывало руки. Однако и сейчас у него хватило самообладания сосредоточиться на словах Доктора.
— Не будь мы давно знакомы, — продолжал Доктор, — мне следовало бы отказать в содействии, но доверие к вам заставляет меня согласиться с доводом, что успешная поездка лучше всего оправдает существование училища и поднимет его престиж. Правда, Инвестор требует — не буду скрывать, что и я вместе с ним, ибо на сей раз дело касается моей собственной, -
Доктор виновато улыбнулся, — шкуры, — требует, чтобы надежность предприятия была гарантирована самым убедительным образом.
Что-то знает, мелькнуло у Влка, или просто подыгрывает? Что ж, в таком случае звезды снова благосклонны ко мне!