Пантера, сын Пантеры
Шрифт:
В святом деле размножения человек идет напролом, ощущая это как свою волю, не осознавая того, что это кара. Он следует данным извне предписаниям — религии, морали, бытия — не ощущая своих внутренних побуждений. На него давит вся необратимость рока.
— А при чем тут женщина? — спросил Эшу.
— Кто зачинает, носит и слагает ношу, как не женщина? — ответил дон Пауло вопросом на вопрос. — Если она не хочет быть муравьиной царицей, то поневоле делает из себя рабочую пчелу. У здешних рабочих пчелок тоже есть иерархия и борьба за более высокое место в ней. И все-таки истинная и пренебрегаемая роль женщины — быть царицей смертей и рождений.
— Дом — создание рабочих самок?
— Но не с самого начала. Работницы способны только
— Знаешь, как возникли первые бумажные фабрики? Они назывались бумажные мельницы, вот именно. Ставили их среди леса и на берегу большой воды, чтобы толочь и промывать массу, которая должна была стать книгой. А книга, будучи создана, должна была обновлять и возрождать мир, принесенный ей в жертву. Такой дом должен был быть духом и сердцем лесов и рощ, луговых просторов, речных пойм, заросших тростником, чистых ручьев; словом — всего самого лучшего на свете. Не стоит говорить тебе, как все это было извращено. Библ — бесплодная земля, в которой книги суть семена новой жизни, но они — пленники Библиотеки, зерна, стиснутые в початок. Вместо излучения мы впитываем. Жадное и ненасытное жерло нашей святыни поглощает тексты, которые мы ей добываем, но ничего не отдает взамен: лоно и чрево шлюхи. Мир втянут, запечатлен и замурован в текстах. Мы видим в этом торжество цивилизации, но что означает неплодие наших женщин, как не знак неплодности наших усилий?
— Старые мастера хотели вложить силу в книгу, чтобы она вернула ее возросшей, — ответил Эшу мечтательно. — Каждая книга в идеале — разомкнутая замкнутость. В ней таится алгоритм Главной Книги, самой первой. А ныне создатели Книги стали простыми хранителями запечатленных значков.
— Ты-то что об этом знаешь?
— Я умею читать и между строк, учитель. По преимуществу между строк.
Эшу заснул и увидел сон: зловещий, однако оставивший в душе умиротворение. В нем посреди увитых паутиной, причудливо изогнутых кипарисов высоко возлежала женщина, и из ее лона истекал светлый поток звездных семян; напротив стояла старуха, жадная темнота ее чрева поглощала этот поток, но стройные кипарисы, окружавшие ее, были сплошь одеты вьющимися розами цвета зари, вина и огня.
Времяпрепровождение
Но я — однообразный человек —
взял в рот длинную сияющую дудку,
дул, и, подчиненные дыханию,
слова вылетали в мир, становясь предметами.
Корова мне кашу варила.
дерево сказку читало,
а мертвые домики мира
прыгали, словно живые.
Н. Заболоцкий
Печаль о несбывшемся погрузила Эшу в зиму; то была зима души, о которой он сложил свои первые настоящие стихи.
«Зимой надо спать,
Зимой — время ждать
И медлить — смерти и жизни;
Зимой стоит теплые вещи вязать
И расточаться в души укоризне».
Расточался он сам; вязала, в общем, Син. Она тянула из рыхлого клубка привозной мягкой шерсти нескончаемую нить длиною в вечность, с помощью веретена и спиц превращая ее в шарфы, необозримые, как жизнь. Красила шерсть кофейной гущей для вящего удобства гадания, окислами металлов — ради алхимических реакций и строила многоцветные шапочки и свитера, плела кружевные паутины платков и шалей. Делала из вязанных крючком квадратиков лоскутное покрывало, важностью своих философских задач уподобляясь Клименту Александрийскому. Раздаривала их и сбывала задешево, лишь бы окупить сырье. А еще она выучилась прясть все, что прядется: кошачьи очески, сосновую хвою, распаренную и размятую на короткие тонкие пряди, мягкий негорючий камень. Анна, еще пока крепкая старуха, в конюшне уже не работала, больше надзирала и поучала, хотя ездить верхом по-прежнему любила.
— Совсем ты стал похож на спаржу, — ворчала Анна на внука, — а все оттого, что работаешь по ночам и хлещешь такой крепкий кофе, что впору ножом резать.
— Бабуся, я же весь в тебя, — оправдывался Эшу. — Кто говорил по вопросу должной концентрации кофеина, что лучше иметь один раз удовольствие, чем два раза неприятность?
Поскольку домашнее время большинства членов их семьи порядочно сократили вместе с самими членами, на плечи оставшихся легла дополнительная нагрузка. Необходимо было спешно и с толком тратить те дни, часы и минуты, что не успели пустить в оборот Лиза, Закария и отчасти Иосия, не говоря о Дитяти из ларца и найденышу из орешка, которые если и проводили свое законное время, то непонятно где и как.
Поскольку Анна была крепко завязана со своей конюшней, а Син — ввязана в свое вязанье и пряденье, эта задача с самого начала выпала Эшу, тогда совсем мальчишке.
Он бегал с корзинами и пакетами отыскивать, чем можно отоварить карточки и где можно получить то, чем по ним не отоваривают. Уговаривал книжных владычиц выдать, якобы для своих взрослых дам, книги, ему лично по возрасту не предназначенные. Узаконивал — каждый год сызнова — их общую антикварную собственность в лице дома, гаража и клочка голой земли.
А еще перед ними вдруг встал ребром квартирно-дачный вопрос, и он в конце концов также лег на его плечи.
Здесь следует историческая справка.
Во времена расцвета сельского хозяйства и промышленности Библ переживал демографический бум. Приток населения, жаждущего подзаработать, и следующее за ним по пятам оживление женских детородных функций привели государство к необходимости дать всем пришельцам в этот мир достойную жилплощадь, а эта необходимость вылилась в широкомасштабную типовую застройку. Многоквартирные дома были невысоки — в Библе считалось едва ли не государственной изменой превосходить Дом Книги хотя бы на сантиметр в высоту — зато широко простирались по земле. Выполнены они были в основном из цемента и бетона: тратить дефицитное дерево, столь необходимое для книжных нужд, было кощунственно, а местный камень сводился к крупной щебенке — в самый раз к цементу подмешивать.
(Из данных обстоятельств легко можно было понять, отчего это покойных Закарию и Иосию так потянуло заселить собой гараж: старинный дом хорошей постройки они, с их скромностью, воспринимали где-то на уровне королевской резиденции.
Впоследствии людской бум как-то уж очень быстро и плавно сошел на нет: лесная, бумажная и дереводобывающая промышленности иссякли, импорт всякого рода реалий превзошел экспорт, вывоз рабсилы сначала был интенсивнее ввоза, но вскорости они сравнялись на уровне нуля. Единственным, чем можно было еще хвалиться, — торговлей и экспортом информации: в этом Библ по-прежнему задавал тон другим странам.
Поэтому стало необходимо, с одной стороны, сократить имеющиеся в наличии квадратные километры жилой площади, а с другой — создать базу едва зарождающейся тяге к единоличному расселению. Для этого в ход пустили технику высокого класса, в основном деревообрабатывающую. Древорубный комбайн, рассчитанный на небольших размеров секвойю, способен был в единый миг нашинковать двухсотквартирный жилой дом на мелкие бетонные ломтики. Сначала из этого конструктора попросту складывали на уровне почвы квартирку поменьше исходной, ставя на фундамент из оставшихся без дела блоков и накрывая бесхозными бетонными же плитами, металлочерепицей и шифером. Потом изощрились: грех был не использовать на все сто процентов точнейшую, едва не прецизионную технику. Стенные, половые и потолочные панели стали пилить не только поперек, но и вдоль, предоставляя хозяину точь-в-точь его собственное имущество без малейших изъятий. Стены, правда, были жидковаты, но зато и соседей никаких: выходило то же на то же.