Параметры риска
Шрифт:
Когда я попробовал рюкзак приподнять, лямки его затрещали, а сам он остался лежать без движения. Тогда Толя, поднатужившись, поднял рюкзак и помог мне надеть его лямки. После этого тронулись в путь. Наверное, мы были похожи на Али-Бабу, возвращавшегося из пещеры с сокровищами. А по дороге ели печенье.
И какое же пиршество мы учинили на нашей последней стоянке! Это была настоящая оргия. Леша попробовал было нас урезонить, но сделал он это столь робко и неуверенно, что нам с Толей не составило труда поразить его наповал своим аргументом: а почему, собственно, мы должны себя ограничивать?
Да, мы голодали семнадцать дней, но это было неполное голодание! Каждый день мы хоть
После мучительных профессиональных раздумий, длившихся секунды полторы или, может быть, две, доктор решительно сдался.
И мы набросились. Мы отрезали толстый слой белоснежного масла и клали его на изумительно пахнущий кусок черного хлеба. Потом мы ели ложками рыбу в томате, а после снова принимались за хлеб с маслом, нагрузив ломоть невероятным количеством джема. А покончив с ним, вновь накидывались на рыбу в томате.
"Заморив червячка", мы попили настоящего чая, а я высосал больше половины банки сгущенки, как и мечтал.
После обеда мы пришли к единодушному мнению, что так в тайге вполне можно жить. И мы еще на день остались здесь, потому что было бы безумием тащить все продукты с собой.
А к вечеру принимали гостей. На дым от костра явился молодой парень-пастух с двумя большими собаками. Он сообщил несколько заинтересовавших нас новостей: в реке, по которой мы шли, оказывается, обитают одни пескари. И брать их надо исключительно на короеда. Где же брать короеда, он не сказал. А в Енисее полно тайменя, только его надо с лодки ловить. И, кроме того, в этих местах за неделю до нас, объявился медведь, задрал корову и утащил ее в лес. Он выел у коровы язык и вымя, после чего ее закопал — видимо, собираясь вернуться.
Покидая последнюю стоянку в тайге, мы оставили почти все, чем обладали. Пленка наша, с прожженными во многих местах дырами, была прочно натянута на крепкие колья и долго еще наверняка простоит. И оба котелка оставили тоже — как знать, может, кому-нибудь и сгодятся… В тайге есть обычай: на заимке держать что-нибудь для других. Ну а нам, кроме этого добра, оставить ведь и нечего.
Часа через четыре пути мы вошли в тот самый поселок, из которого вышли, как мне показалось, бесконечно давно. Мы вернулись в него точно с противоположной стороны.
Судя по всему, наше появление прошло для всех незамеченным: поселок был очень большой, люди занимались своими делами, а одеты мы были так, что интереса да вызывали ни в ком. Разве только в столовой. Кассир я буфетчица долго шептались, глядя на нас. Подозреваю, что со дня основания этой столовой вряд ли за один присест кто-нибудь съедал столько же, сколько собирались съесть мы.
Мы прожили в тайге трудное, но и счастливое время. Тайга подарила нам дни, которые мы, несомненно, никогда не забудем. Еще и еще раз мы спокойно взглянули на самих себя со стороны и даже в глубь своего «я» заглянули. У нас было время о многом подумать и кое-что переоценить.
Вышли мы из тайги обновленные, хочется даже сказать — очищенные. От чего? От тех волнений, которые ежедневно поставляет нам жизнь. А может быть, и еще от чего-то наносного…
Ели мы в тайге то, что смогли в ней найти. Ее земля была нам постелью. А ее звездное небо служило нам пологом. Впрочем, почему только звездное? Каждую ночь, ложась спать, я невольно ощущал себя где-то между небом и землей. Странное это было чувство. Пусть до звезд далеко, но и земля, казалось, обреталась где-то за нами…
Мы были одиноки все это время. Насколько могут
быть одиноки три человека, затерянные в дремучем лесу! Не знаю, как мои товарищи, но я очень часто физически ощущал свое одиночество, даже и не думая о том, что на многие километры вокруг нет ни одного, не считая нас самих, человека. Только в горах, в пустыне и в море можно испытать еще такое же одиночество.
Я думал не раз: нам-то еще хорошо — нас трое. А как же тяжело остаться в тайге одному, имея в руках только то, что было у нас! Что ж из того, что мы не всегда сразу находили общий язык и временами чувствовали, что друг от друга устали? Зато сколько раз каждый нас ощущал поддержку товарища!
Что я раньше знал о тайге? Очень немного, хотя приходилось и прежде бывать в ней. Само слово «тайга» означало для меня только одно: грозный лес. Бескрайний, жестокий и молчаливый. Грозный.
Теперь же я научился лучше ее понимать. Я теперь знаю, что можно заставить ее сменить гнев на милое если со знанием и со спокойной уверенностью Bocпринимать то, что она предлагает.
Да, верно, тайга молчалива, сурова. Она может приют, накормить, но она же может и бесследно поглотить человека. Она снисходительна к тем, кто верит, кто понимает ее или, по крайней мере, хочет понять. И она же оборачивается безжалостной к тем, кто бон ее, кто не в состоянии — от страха или по безрассудству — оценить ее грозную силу.
Мы полюбили тайгу. И если бы кто-то спросил "Пошел бы ты снова на эти холодные, бессонные ночи, на эти несоленые грибы, вид которых вызывал у нас вращение, пошел бы снова на это, зная, насколько все тяжело?"
Конечно, пошел бы! И оба моих товарища говорили об этом.
В жизни каждого человека, наверное, есть такие периоды, в которые ему по каким-либо причинам нелегко, а может, вовсе тяжко. Но предложите ему казаться от всего пережитого — ведь ни за что нижется! Потому что были и светлые моменты в той; трудной жизни.
Так мы устроены. Нет худа нам без добра. И нет ощущения полного счастья без трудностей и неудач.
Земля выше облаков
Введение
Особенно затруднено было восхождение наше тем, что на нашем пути стали попадаться казавшиеся совершенно свежими трупы животных, лежавшие в самых разнообразных позах, в которых их застала внезапная смерть. Между ними всего чаще встречались лошади, но было немало верблюдов, баранов и крупного рогатого скота, а два раза встретили мы и трупы людей. Все они прекрасно сохранились со времени их гибели в ледяной атмосфере верхней альпийской зоны.
Наш подъем по горной выемке, ведущей на вершину горного прохода, продолжался не менее двух часов, так как каждый неосторожный шаг мог стоить нам жизни. Наши лошади ступали робко, приходя в испуг перед лежащими поперек тропинок трупами. На одном повороте моя лошадь, испуганная неожиданной встречей с таким трупом, шарахнулась в сторону; я успел соскочить с нее на скалу, а она сорвалась вниз, но удержалась на обрыве, зацепившись задними ногами за торчавший. камень. Почти в то же время одна из наших вьючных лошадей, вследствие подобного же испуга, сорвалась со своим вьюком, упала в пропасть и разбилась насмерть. На самых крутых частях подъема мои спутники вынуждены были идти пешком и вести лошадей в поводу, а я сам под конец подъема сошел с лошади и также шел пешком, причем был поражен тем, что беспрестанно должен был останавливаться, задыхаясь вследствие трудности дышать редким воздухом на такой высоте.