Параметры риска
Шрифт:
1. Спуск с горы Эверест (Юрий Рост)
Они вышли из палатки на высоте 8500 метров в шесть часов пятнадцать минут утра. Сколько усилий было предпринято ради грядущего дня!
Балыбердин — без кислорода, с рюкзаком, на котором были клочья, карабины, кошки, камера. Сразу за ним — Мысловский с двумя баллонами кислорода.
Никто пока не знал, когда они вышли и в каком направлении. Шли они довольно медленно. Мысловскому, экономя кислород, поставили расход один литр в минуту, и двигался он тяжело.
Было очень холодно. Солнце,
Видимо, они были слишком сосредоточены на самом процессе ходьбы, потому что не оставили отметку, в каком месте сворачивать при возвращении с Западного гребня на «наш», где палатка, чтобы не проскочить ее. Впрочем, возможно, они считали, что найдут дорогу домой и так, поскольку предполагали вернуться в пятый
лагерь засветло.
С первых шагов оказалось, что путь к вершине сложнее, чем предполагалось. Тогда, вечность назад, все считали, что путь от пятого лагеря до вершины много легче того, что преодолели до пятого: чуть не пешая ходьба. А оказалось, что надо лазать, а лазанье это не везде
простое…
Скорость движения двойки была невысока, но они шли к вершине, медленно преодолевая сопротивление горы. Слово «шли», которое мы употребляем, даже отчасти не передает передвижение по горе. Есть много съемок этих передвижений, и зрители могут убедиться, что наиболее подходящие слова — "ползти вверх", "лезть по скалам", «карабкаться». Но мы говорим «шли», как говорят сами альпинисты.
С таким темпом они могли оказаться у цели слишком поздно. Балыбердин, двигавшийся первым в связке, увеличил расход кислорода Мысловскому до двух литров в минуту, и Эдик сразу ожил. Теперь они пошли быстрее. В восемь утра экспедиция узнала, что двойка — на пути к вершине. С этой минуты рация базового лагеря постоянно была на приеме.
Они шли и шли, и с каждым шагом становилось труднее. Вот уже у Эдика кончился первый баллон кислорода, начинался последний, а до цели пока не дошли. Чтобы сэкономить кислород, уменьшили Мысловскому расход вновь до одного литра. Он пошел медленнее, но уже не тормозил Балыбердина, который сам невероятно устал.
Они шли. Они не знали, сколько времени идут и до какой высоты добрались, но чувствовали, что дело затягивается. Бесконечная работа на горе отвлекала настолько, что они не замечали изменения своего самочувствия: вымотались вконец, не понимая этого. В четырнадцать часов пятнадцать минут Балыбердин вышел на связь. Он сказал, что они все идут и конца этому нет. И сил нет тоже — ни физических, ни моральных: каждый взлет, каждый пупырь принимают за вершину, а ее все не видно, и когда это кончится, он не знает.
В базовом лагере все сидели в то время в кают-компании. Начальник экспедиции Е. И. Тамм пытался ободрить Балыберднна, просил его чаще выходить на связь.
И вдруг тот, двигавшийся, понял, что дальше идти некуда. Он так вспоминает выход на вершину:
— Мы шли до нее восемь часов и в конце концов выползли туда. Смотрю: туда — спуск, сюда — спуск. Здесь — Непал, там — Тибет. Чо-Ойю не видно, Махалу не видно. Только Лхоце сквозь облака тяжело так чернеет. В общем, почти ничего не видно вокруг, Я вышел на самую макушку и увидал метрах в трех дальше железку белого металла. Тряпки в ней цветные, выгоревшие привязаны… Ну, думаю, наконец-то. Достал рацию и связался с Таммом:
— Во все стороны путь только вниз. Что будем делать?
Это был великий момент в жизни Тамма.
Балыбердин утверждает, что, не оценив юмора — довольно тонкого (учитывая состояние Володи и наличие Всего одной трети кислорода в воздухе по отношению к уровню моря), — Тамм деловым тоном спросил, где Эдик, вопросил снять панораму и описать вершину. — Какое сегодня число, — спросил Балыбердин, — и — который час?
— Четвертое мая, четырнадцать тридцать пять, — сказал Тамм.
Это был важный момент в жизни экспедиции.
Усилия многих сотен людей, которые готовили, организовывали экспедицию и участвовали в ней, были увенчаны блестящей победой. Миллионы советских любителей спорта могли гордиться спортивным подвигом альпинистов экспедиции. Балыбердин, впрочем, чувствовал еще и великое облегчение: что не надо ползти вверх. Он раскопал камеру и ждал подходившего Эдика. Он говорит, что специально не дошел до тревоги, чтобы снять проход Мысловского по девственному снегу.
Эдик подошел. Володя попросил его подождать, чтобы приготовиться к съемке, но Мысловскому не хотелось ждать. Он слишком долго и трудно шел, чтобы останавливаться. Он прошел мимо Балыбердина, сделав несколько шагов по нетронутому снегу, и сел возле металлического штыря треноги.
Тут можно вспомнить первовосходителей на Эверест — Хиллари и Тенцинга, которые старались подчеркнуть, что в парном восхождении не может быть первого (и даже создали документ, подтверждающий, что они ступили на макушку ПОЧТИ ОДНОВРЕМЕННО). Можно вспомнить и других восходителей, которые последние шаги к вершине делали обнявшись и в ногу, чтобы не сеять раздор.
Мысловский и Балыбердин вышли к вершине с интервалом. Но вышли они вдвоем, единой связкой. И хотя Балыбердин первым ступил на верхнюю точку планеты, это была не только его заслуга или заслуга двойки, а результат усилий всей команды. Дело было сделано.
Володя потом, вспоминая этот момент, говорил, что ни торжественных, ни высоких мыслей в голову ему не приходило. Он был просто рад, что первым из советских альпинистов они ступили на вершину.
Потом начали снимать. Сначала Балыбердин — Эдика, потом Эдик — Бэла. Облака были высоко, и панораму снять не удалось. Потом они снова связались с базой. Из-за дикого холода питание в рации подсело, и было слышно не очень хорошо.
Тем не менее ребята с вершины сообщили, что они оставили у треноги пустой кислородный баллон, а Тамм посоветовал им снять панораму и быстро спускаться вниз: он боялся, что в темноте Балыбердин с Мыслов-ским не найдут, где сворачивать с Западного гребня к лагерю-5.