Параметры риска
Шрифт:
Они и сами понимали, что нужно торопиться. Пробыв час на вершине, начали двигаться вниз. И тут пошел снег.
Двигались очень медленно. Цель была достигнута, задание выполнено, и они, возможно, исчерпав запас моральных и физических сил на подъем, не оставили себе ничего на спуск. Подъем принадлежал всем, всей экспедиции, всему советскому альпинизму, спуск-только им.
Может быть, так казалось Балыбердину и Мысловскому и несколько деморализовало их? Нет, это рассуждение — после события, когда свершившейся практике пытаются послать вдогонку хоть какую-нибудь теорию, чтобы было посолиднее… Здесь этого не надо, потому что само происходившее было моментом, а момент нельзя расчленять. Он существует как единое целое и вмещает в себя больше чем практику и теорию: он вмещает в себя жизнь. Иногда целиком.
За полчаса они спустились совсем немного, оставалось часа два с половиной светлого времени, и они смогли серьезно застрять на сумасшедшей высоте, обессиленные, голодные, жаждущие. И без кислорода. Балыбердин сказал об этом Мысловскому. Он сказал Эдику, что им грозит холодная ночевка.
Способность трезво оценивать трудности, реалистически подходить к своим возможностям полезна не только для альпинистов. Обманывать другого человека — плохо, никуда не годится, но это хотя бы объяснимо. А обманывать себя — просто бессмысленно. И вдобавок может быть чревато непредсказуемыми последствиями…
Значит, Балыбердин сказал, что им грозит холодная ночевка. Мысловский поначалу не оценил ситуации: он считал, по-видимому, что у них есть шанс спуститься, Балыбердин убедил Эдика, что надо сообщить базе и группе Иванова о возможной их холодной ночевке.
Это был нормальный поступок. И сильный.
Ни Мысловский, ни Балыбердин не знали, что четверка Иванова в полном составе сидела в пятом — предвершинном — лагере. Вернее, не сидела: ребята работали, расширяя лагерь, чтобы в нем могли ночевать четверо.
Сначала они собирались разделиться, если взошедшей двойке негде будет ночевать, а потом, узнав, что Мысловский с Балыбердиным ушли с вершины поздно, решили их дождаться, уложить отдыхать, а самим пересидеть как-нибудь и утром пораньше выйти вчетвером на штурм.
Устроив палатку, они забрались в нее и занялись приготовлением пищи.
— Зона смерти, а чувствуем себя нормально, — говорит Сережа Ефимов.
— Все, мужики, завтра будем там, — отвечает Бер-шов. И в это время рация, которая постоянно была включена, заговорила напряженным голосом Балыбердина.
Было шестнадцать сорок пять 4 мая 1982 года. Ба-лыбердин просил:
— Хоть бы вы вышли навстречу с кислородом, что ли? Потому что исключительно медленно все происходит. Если есть возможность, принесите горячий чай и что-нибудь поесть.
— Это говорил Бэл, — рассказывал мне потом Ефимов. — Уж если он просил помощи, значит, дело было действительно плохо. Мы поняли, что им грозит холодная ночевка.
— Что это значит?
— В их ситуации это значит — конец.
Потом, правда, Мысловский скажет, что они могли бы спуститься к пятому лагерю сами.
Никто не знает, что было бы, не вызови Балыбердин помощь. Но все сходятся на мысли, что помощь была необходима и дала возможность избежать последствий куда более серьезных, чем обмороженные пальцы.
Тамм, услышав сообщение Балыбердина, насторожился. Он спросил, как Володя оценивает высоту и как идет Эдик. У Эдика кончился кислород, а высоту они определили в 8800. С начала спуска они не сделали и пятидесяти метров.
Иванов предложил им спускаться, пока есть светлое время.
— А мы вам навстречу пойдем немного. Но Бэл просил кардинальной помощи.
— Я считаю, что надо двойке выходить, — сказал Тамм.
В пятом лагере тоже так думали. Балыбердин из-под вершины поинтересовался, сколько у четверки кислорода.
— У нас с кислородом нормально, — успокоил его Иванов.
В базовом лагере воцарилась тишина. Там, внизу, они ничем не могли помочь, кроме совета. Никто ведь не знал, в каком состоянии альпинисты наверху! Да и ситуация у них была совершенно неясная. Понятно было одно: что пятьдесят метров — это слишком мало, ненормально и что нужна помощь.
— Валентин, надо выходить вперед. Второй двойке не двигаться. Брать кислород на двоих.
Балыбердин, мы помним, шел без кислорода. — В общем, вы решайте, а мы продолжаем спуск, — сказал Бэл.
То, что они «продолжали», было мало похоже на спуск. Это мучительно тяжелое сползание с горы. Выпавший снег сделал скалы, по которым они недавно шли наверх, неузнаваемыми и скользкими, как обледенелая черепичная крыша.
Эдик, шедший на спуске впереди, ошибся в выборе направления и ушел в сторону от маршрута на сложную стенку. Желая облегчить работу, обессиленный Балы-5ердин снял рюкзак и оставил его на скалах, намечая себе завтра быстро «сбегать» за ним из пятого лагеря. Ощущение места и времени стало притупляться. Темп движения еще больше замедлился. Они шли, страхуя друг друга, и каждый метр спуска давался с трудом. Услышав просьбу Балыбердина, четверка Иванова стала решать.
Идти или не идти — вопроса не было. Был вопрос — .кому идти. Готов был выйти на помощь каждый. В этот момент Эверест превратился для четверки в цель номер два, уступив место тому, что стало главным в этой ситуации- помощи товарищам. Тот, кто пойдет за Балыбердиным и Мысловским, дойдет до них и спустится в лагерь, возможно, уже не увидев вершины: может не хватить ни сил, ни кислорода на вторую попытку.
Выполнить эту сложную работу должны были самые ловкие и выносливые в четверке. Им бы по бытовой логике и быть на вершине, раз они быстрее. А по логике Эвереста все получалось наоборот.
Бершов и Туркевич стали готовиться к выходу. Но тут Сережа Ефимов, вспомнив, что Туркевич после прихода в пятый лагерь долго не снимал кислородную маску (а это могло означать, что Миша не очень хорошо себя чувствует), предложил идти в паре с Бершовым. Возник спор. А ведь речь шла не о восхождении, а о Деле, в результате которого победившие в споре, вероятно, лишались выхода на вершину. Иванов не был среди Кандидатов: он понимал, что уступает всем трем (особенно Бершову с Туркевичем) в скорости хождения по Скалам.