Парижский вариант
Шрифт:
– Ты не поверишь – завалялась. – Питер продемонстрировал ей точную копию того приспособления, которое Рэнди выдали в барселонском отделении Конторы. – Одолжил когда-то, понимаешь, а вернуть забыл, увы.
Все торопливо забрались обратно в машину, и Питер тронулся с места, направляясь по шоссе на запад, в сторону замка, где они надеялись обнаружить генерала Лапорта и последний молекулярный компьютер.
Марти на заднем сиденье заламывал руки.
– Надо полагать, мы остались совершенно одни?
– На помощь можно не рассчитывать, – согласился Джон.
– Что-то
– Это хорошо, – заметил Питер. – Помогает держаться в форме. Но ты крепись. Могло быть хуже. Ты мог бы сидеть точно на том злосчастном клочке земли, который наши маньяки избрали мишенью.
Близ Бумеле-Сюр-Сен
Перед тяжелой, окованной железом дверью, за которой томилась его дочь, Эмиль Шамбор поколебался. Как ни пытался он объяснить Терезе свои побуждения, она отказывалась даже выслушать его, и Шамбора это безмерно огорчало. Он не просто любил дочь – он уважал ее, восхищался ее работой, а еще больше – бескорыстным стремлением к совершенству. Она упрямо отказывалась от любых предложений перебраться в Голливуд. Она была театральной актрисой, и ее представления об успехе не включали в себя дешевой популярности. Вспомнилось, как сказал один американский редактор: «Хороший писатель – это богатый писатель, а богатый писатель – это хороший писатель». Подставь в эту формулу «актер» или «ученый», и получишь убогий американский образ мысли во всей его красе, которому – до сей поры – должен был подчиняться мир.
Шамбор глубоко вздохнул, отпер дверь и, отворив ее тихонько, вошел, не озаботившись даже запереть изнутри.
Тереза сидела, завернувшись в плед, в одном из любимых Лапортом старинных жестких кресел у стрельчатого окна в дальнем конце тесной комнаты. Поскольку генерал-граф был поклонником исторической достоверности, удобств в замке было немного. Правда, на полу были расстелены толстые ковры, по стенам – развешаны гобелены; в камине полыхал огонь, но его жар не мог противостоять знобкому холодку, сочившемуся из каждого камушка мрачных стен. Пахло застоялой сыростью.
Не оборачиваясь, Тереза продолжала глядеть в окно, на звезды. Шамбор подошел, встал рядом, опустив взгляд. Снежно-белые лунные лучи омывали землю, высвечивая темное покрывало травы на месте засыпанного рва, обступивший замок старый, заброшенный яблоневый сад, а дальше – просторы нормандских равнин, перелески и фермы.
– Время пришло, Тереза, – прошептал он. – Скоро полночь.
Только теперь она обернулась к отцу.
– Значит, вы сделаете это в полночь. Я надеялась, что ты придешь в себя. И скажешь, что отказываешься помогать этим бессовестным типам.
– Как ты не видишь, – вскинулся Шамбор, – что мы хотим спасти страну?! Мы подарим Европе новую зарю. Американцы душат нас своей вульгарной, убогой культурой. Их влияние замарало наш язык, наши идеалы, наше общество. Возглавляемый ими мир лишен будущего и едва наделен справедливостью. Для них существует только две ценности: сколько может потребить человек за максимальную цену и сколько он может произвести за минимальную
Шамбор с омерзением скривился.
Тереза рассматривала его, будто старик-ученый был мерзким насекомым на предметном стекле собственного микроскопа.
– При всех их недостатках, они не совершают массовых убийств.
– Совершают! К чему привела их политика в Африке, Азии, Латинской Америке?
Она примолкла, раздумывая, потом горько хохотнула и покачала головой:
– Тебя же это нисколько не волнует. Ты действуешь не из любви к человечеству. Тебе нужна всего лишь власть. Точно как твоим генералу Лапорту и капитану Боннару.
– Я хочу, чтобы Франция восстала. Европа имеет право определять собственную судьбу!
Он отвернулся, чтобы Тереза не увидела муку на его лице. Родная дочь… как же она не понимает?!
Тереза молчала.
– Я тоже мечтаю об объединенном мире, – проговорила она наконец, взяв отца за руку. Голос ее помягчел. – Но таком, где люди – просто люди и никто не властвует над другими. Франция? Европа? Соединенные Штаты? – Она печально покачала головой. – Все это анахронизмы. Я мечтаю о едином мире. Таком, где никто не станет ненавидеть или убивать другого во имя бога, державы, культуры, расы, сексуальной ориентации или чего угодно. Надо радоваться нашим различиям. В них – наша сила, а не слабость.
– Ты думаешь, что американцы мечтают о подобном мире, Тереза?
– А вы с твоим генералом?
– Франция и Европа дадут твоему миру больше шансов родиться, чем американцы.
– Помнишь, как после Второй мировой американцы помогали нам отстраиваться? Они помогали нам всем – и немцам, и японцам тоже. Всем, по всему свету.
Этого Шамбор уже не мог вынести. Она закрывала глаза на истину.
– И взяли за это свою цену! – отрезал он. – Мы заплатили своей индивидуальностью, своей человечностью. Разумом и душой.
– Судя по твоим словам, вы сегодня взыщете плату миллионами жизней.
– Ты преувеличиваешь, дитя мое. Мы всего лишь предупредим мир, что Америка не способна более защитить себя. Но жертв будет относительно немного. Я настоял на этом. И мы давно уже воюем с американцами. Бой не стихает ни на день, ни на миг. Иначе они сомнут нас. Мы – не такие, как янки. Мы вернем былое величие.
Тереза выронила его руку и снова уставилась в окно. Когда она заговорила вновь, голос ее был печален и звонок.
– Я сделаю все, чтобы спасти тебя, папа. Но я должна тебя остановить.
Мгновение Шамбор еще стоял рядом в оцепенении, но Тереза больше не обернулась. Потом он вышел из комнаты и крепко запер дверь.
Глава 37
Следующий раз они остановились на маленькой заправочной станции близ деревни Бумеле-сюр-Сен. В ответ на расспросы Джона служащий покивал:
– Oui, bien, граф в Шато-ля-Руж. Я в его лимузин сегодня заливал полный бак. Все у нас рады. Не так часто мы видим нашего великого земляка с тех пор, как он командует НАТО. Кто бы лучше его справился, а?