Парк
Шрифт:
– В конце концов, ничего особенного не потребовалось. Элементарная вежливость. Хотя бы записка: "Прости, прощай, я люблю другого". Вот и все. Рыданий и истерик не было бы, я тебя уверяю. И насилия тоже.
– Я знаю...
– Тем более. И зачем надо было говорить, что ты меня боишься?
– Кому я сказала?
– Ты знаешь, кому ты сказала. После короткой паузы:
– Ничего я не боялась. Не хотела тебя видеть.
– Почему?
– Не знаю.
– Но, может, ты все-таки объяснишь свое поведение?
– Зачем?
– Ну как зачем?
– Даже старый опытный учитель может растеряться а ситуации, когда накопленный годами опыт вдруг оказывается ненужным.
– У нас же все-таки были какие-то отношения...
– Ничего не было, - тон откровенно враждебный.
– Как не было?! Да ты вспомни, что ты мне говорила!
– Ничего я не говорила, - смотрит в сторону.
– Ты!..
– Учителям не положено заниматься рукоприкладством, даже если очень хочется.
– Совесть у тебя есть?
– Нет.
– Почему ты со мной так разговариваешь?
– Как?
– Ну, вот так. Будто я тебе враг.
– Мне надо идти, - делает движение в сторону.
– Подожди, - забыв о достоинстве, учитель иногда вынужден прибегнуть к просительным интонациям.
– Я опаздываю.
– Нам поговорить нужно!
– Зачем?
– Странно даже... ты считаешь, что нам не о чем говорить?
– Да.
– Ну ладно, раз так, иди.
– Казавшийся вначале тяжким, но необдуманным поступок ученика оборачивается вдруг подлостью, и тогда учителю ничего не остается, как распрощаться с ним. Примирение, быть может, еще возможно, ибо безгранична доброта учительского сердца... Но если ученик уходит, ни разу не обернувшись, - разрыв неизбежен. Это единственное, что остается...
И все-таки бегу за ней. Догоняю.
– Какая же ты гадина, оказывается!.. Ты что, врала мне все?!
– Да!
– Зачем?
– Хотелось...
– Ты что, специально мне все это говоришь?
– Да.
– Ты что, не понимаешь, что унижаешь меня?
– А когда ты меня унижал...
– Я тебя унижал?
– Беспрерывно!
– Ну что ты глупости городишь!
– Тоже мне - благородный человек. Только и ждал, чтобы я уехала.
– Неправда. Это было только вначале.
– Прятал меня от всех. Стеснялся. Соседей даже стеснялся. Видите ли, недостаточно хороша для него. Слишком невоспитанная, грубая, читала мало...
– Я не говорил тебе этого.
– А я не чувствовала? Сам же научил меня, раньше я бы не заметила. Только жалел, больше ничего, я же видела. Жалел, как нищенку. Видеть тебя не могу. И оставь меня в покое, слышишь? Ненавижу тебя, - опять пытается уйти.
– Вика, постой, прошу тебя. Это же было раньше... Ты мне очень нравишься. Честное слово, я все время о тебе думаю. Прости, если я тебя обидел. Но это не нарочно. Мы должны жить вместе. У меня тоже никого нет. Ты же сама говорила, что любишь меня.
– Мало ли что я говорила...
Неблагодарный ученик отталкивает руку учителя, тщетно пытающегося удержать его, и, помахивая портфельчиком, уходит к новому Хозяину...
Уходит, забыв обо всем хорошем, что было для него сделано, и помня только обиды.
И какие обиды?! Разве я виноват в том, что знаю о ней слишком много?! И нужно было время, чтобы сбросить с себя этот тяжкий груз?! Время, которого мне не дали...
Перекрывая шум карьера, женский голос зовет на помощь. Голос кажется очень знакомым. Имя человека, к которому он взывает, тоже знакомо мне. Я слышал его не раз...
– Марат! Марат!
Откуда я знаю это имя? И голос, голос... Я часто его слышал раньше, давным-давно... очень давно...
– Марат! Марат!
Мучительно пытаюсь вспомнить. Но ничего не получается. Голос приблизился вплотную. Дыхание коснулось меня, обожгло...
Вижу над собой лицо. Открытый лоб, строгая, гладкая прическа, ранние морщины вокруг глаз и в уголках рта. Грустная улыбка, веснушки, чуть припудренный носик, бесцветный волосок на подбородке.
– Извини, - голос низкий, грудной, не соответствующий (даже сейчас, спустя годы) детской миловидности округлого лица.
– Я стучалась... Но ты не слышал.
– Я слышал. Но думал - это во сне... Я спал...
– Я так и поняла. Загуляли?
– Да.
– Он тоже спит... Удивлен?
– Чем?
– Тем, что я пришла?
– Нет.
– Нет? А я удивлена...
Прохаживается по комнате. Но не от волнения. Если даже и волнуется, то владеет собой великолепно. Какая-то спокойная, печальная уверенность - первое, что обращает на себя внимание в этой женщине.
– Ты вспоминал обо мне?
– Вспоминал иногда.
– Мужчина, откинувшийся на спинку дивана, тоже спокоен. Даже безразличен. Сонная вялость голоса усиливает это ощущение. И это ему нравится. А что, собственно, волноваться? Все было давно и потеряло смысл. Как случайно попавшиеся на глаза отметки за третий класс школы. А ведь когда-то очень волновали.
– Он мне все рассказал. (Прекрасно пахнет эта женщина!) Вот не думала, что ты такой злопамятный...
Изучающий взгляд следит за ответной реакцией. Но ее нет. Ждем продолжения...
Садится на стул рядом с диваном.
– -Как ты поживаешь?
– оглядывает комнату.
– Спасибо. Все нормально.
– Хорошо выглядишь. Почти не изменился. И здесь у тебя ничего не изменилось,- еще раз окидывает взглядом комнату.
– Удивительно! Все так же, как было... А как карьер? Помнишь, как я испугалась?
– Да.
– Приближается? Тогда он был намного дальше, по-моему?
– Да.
– И что же будет?
– голос полон сочувствия.
– Его закроют.
– Закроют?
– Здесь будет парк.
Надеваю туфли. Встаю. Наталкиваюсь на мудрую, все понимающую улыбку.
– Ты все еще сердишься на меня?
– Нет.
– Боже, как я тебя любила тогда!
Выхожу в прихожую, ставлю на огонь чайник. Вернуться в комнату не могу она стоит на пороге.
– Как я тебя любила! А ты ничего не понимал. Ты был добрый, благородный, ласковый, но ничего не понимал. Ну, ну, что вы еще наплетете?