Парк

Ибрагимбеков Рустам Ибрагимович

В только что бешеных глазах столько мольбы, что сразу уступаю.

Выхожу во двор.

Объясняю ребятам, что вынужден оставить ее у себя. По лицам вижу, как каждый это воспринимает: все по-разному, но удивленно.

– Да гони ты её - Алик, стиснув зубы, таращит глаза - демонстрирует, как надо разговаривать с такими особами. Рожа у него в этот момент действительно страшная. Кого хочешь убедит...

Они уходят, решив, что у меня появились какие-то новые соображения. Все, кроме Писателя. Он мне поверил, чувствую по рукопожатию...

К моему возвращению она уже переоделась в домашний халатик.

– Чай у тебя есть?

Ведет себя очень деловито, будто всю жизнь только тем и занималась, что готовила мне чай.

Заварки почти нет, на самом дне пачки, но ее это не смущает. Почему-то ей очень весело. Что-то напевает под нос.

– Я теперь совсем другая стала, - заверяет она меня за чаем.

– Вижу.

– Нет, правда. А знаешь почему?

– Нет.

– Из-за тебя. Да, да... Я совсем изменилась. Не веришь? Пожимаю плечами.

– Раньше я всех слушалась.

– А теперь?

– А теперь только тебя...

– Меня?

– Да...

– Почему это?

– Потому, что я тебя люблю.

Покраснела, но глаза не отвела. В облике вызов - делай, мол, со мной что хочешь, но все равно скажу, что думаю.

– И с чего ты это решила?

– Я все время о тебе думаю.

– А почему ты моему товарищу нагрубила?

– А что это за девушка?

– Какая девушка?

– Ну, которую ты танцевать приглашал. У тебя с ней что-нибудь было?

– Ну, предположим.

– Поэтому и нагрубила...

– Упоминание о девушке из парка ЦДСА опять так ее расстраивает, что вот-вот расплачется.

– Ты что, ревнуешь, что ли? Это же было до того, как мы познакомились... И вообще, у тебя нет никаких оснований. Смешно даже...

Прерывает меня; такое ощущение, что она и не слышала

моих слов. Сейчас для нее главное - высказаться. Слова звучат как клятва, голос звенит;

– До меня больше никто не дотронется. Никогда... До конца жизни.

Усмехаюсь. Очень уж не верится. Но любопытно - почему вдруг она приняла такое решение?

– Не веришь?! Я поклялась. Только ты!

– Что - только я?

– Только ты можешь сделать со мной все, что захочешь. Даже убить.

А она действительно с легким сдвигом. Алик прав. А может, и не легким, а вполне основательным...

– Нет, правда, хочешь меня убить?

– Ну что ты ерунду мелешь? Почему это я должен хотеть тебя убить?

И тут начинается нечто, к чему я никак не подготовлен. С рыданиями, рвущимися откуда-то из самого ее нутра, она бросается ко мне:

– Я не хочу жить. Прибей меня, прибей... тварь залапанную... И все норовит упасть на колени. Пытаясь помешать, чувствую, что всю ее трясет, как в лихорадке.

– Да успокойся ты. Ну хватит. Хватит, говорю.

Но она все-таки прорывается к ногам и утыкается в них лицом. Наклонившись, глажу ее по волосам...

– Я уеду, уеду. Два дня поживу и уеду. Честное слово.

– Ну хорошо, хорошо, только не плачь...

Она все сильней прижимается к моим ногам и плачет так горько и обильно, что слезы, пропитав ткань брюк, касаются кожи.

Ночью она не засыпает ни на минуту. Сквозь сон ощущаю, как она тихонько гладит меня, целует и что-то еле слышно пришептывает, будто молится: "Дорогой, дорогой, хороший, красивый, сильный... Рученьки мои... Шейка... глазки..."

Только мать меня так ласкала, когда я был совсем маленьким, так же нежно и преданно. Бедная мама...

Под самое утро, на рассвете, улавливаю что-то странное в ее поведении отпрянув от меня, забивается в угол. На застывшем лице страх, будто кто-то целится в нее из пистолета.

– Что с тобой?

– Слышишь?

– Что?

– Режут.

Звук действительно режущий.

– Это карьер... Что?

– Карьер. Камень режут для стройки.

– А далеко он?
– Да... не обращай внимания...

Но она долго не может успокоиться.

Я тоже первое время мучился - мерзкий все же звук получается, когда металл вгрызается в камень. Надрывно визжащий, без передышки. Как будто глотку за глоткой режут...

– Как она на тебя смотрит!
– улыбается Писатель. Это первая его улыбка за вечер (медленно отходят от дневных неприятностей литературные работники).

– Кто?

– Очаровательное создание... вой у дверей... Оглядываюсь, но лица девушки, которая в сопровождении двух парней выходит в дверь, разглядеть не успеваю.

– И ручкой тебе махала! А ты все так же нравишься женщинам!
– откровенно удивляется он.

– Да, - говорю, - нравлюсь. А что?

Улавливает в моем голосе легкий вызов и обнимает за плечи. Уверяет, что ничего плохого не имел в виду.

– Просто удивляешься тому, что человек без высшего образования может нравиться женщинам?

– Глупости... Я удивляюсь тому, что мы вообще еще можем нравиться женщинам. Да еще таким молоденьким... Прижимает меня к себе.

– Ты перебрал немного.

– Самую малость.

– Чуть больше, чем малость, раз начинаешь придираться. Я же тебя знаю. Как ты это называешь?

– Повышенное чувство справедливости.

– Ты в прекрасной форме, Марат.
– Он с удовольствием оглядывает меня. Качаешься?

– Еще как...

– Молодец... А на меня противно смотреть, когда раздеваюсь, - мешок дерьма.