Парк
Шрифт:
Вешает трубку. На нем какой-то странный - не милицейский - китель и сапоги. (Белый тулуп висит на стене рядом с телефоном.) Зловеще усмехнувшись, начинает надвигаться на меня. На волне пронзительного отчаяния и обиды бросаюсь к щиту, срываю один из топоров. Он останавливается.
– Но, но...
– предостерегающе лезет в задний карман. Почему он здесь? Где милиция? Куда я попал?
– За что? За что ты бил меня?!
– Слезы душат меня, слова рвутся, захлестывая друг друга.
–
Он пятится назад.
– А ты зачем в мой дом залез?
– Я не залез... Меня пригласили.
– Кто?
– Брат мой, Гена... Он удивлен.
– Гену я знаю... Дочку обещал в институт устроить. Брось топор...
– Где дежурный?
– Я здесь дежурный...
По лицу моему понимает, что не верю.
– Милиция п0 вызову выехала. А я - пожарная команда... Брось топор...
Ну что теперь делать? Раскроить ему череп? А потом что? Тюрьма? И ничего ведь не объяснить никому. Бедная мама.
– Сволочь ты...
– пытаюсь хотя бы в словах выхлестнуть
часть своей обиды.
– Скотина, ублюдок...
Заношу топор. Отступает, прикрывшись рукой.
– За что женщину бил?
– Это моя жена...
Наконец начинаю что-то понимать...
– А кто та, вторая?
Отвечать не хочет. Но сзади стена, и увернуться от удара сложно.
– Живет со мной. Я предупреждал - не трогайте ее...
– Впервые сквозь эту хамскую оболочку прорывается что-то человеческое.
Опускаю топор.
– Дурак ты старый, я же ее спас. Не сказала тебе?
– Ничего не сказала. Позвонила, говорит: опять бьют. Я и побежал... Животный облик окончательно преображается - сколько жалости и любви в его голосе и глазах, когда он говорит об этой девчонке!
Спрашиваю, как уехать отсюда в Москву. Он объясняет.
– Пальто твое я порвал, - говорит он виновато уже у самого порога.
– Как порвал?!
– останавливаюсь. Пальто куплено мамой специально для поездки в Москву.
– По шву, по-моему...
И действительно, пальто разорвано на две части от подола до
самого воротника...
Еще издали вижу ее у калитки. В одной руке мое пальто и шапка, в другой туфли и пиджак.
Хочу пройти в дом, чтобы одеться.
– Туда не надо.
– Почему?
Не дождавшись ответа, пожимаю плечами и начинаю переодеваться на морозе. Пальцы на ногах страшно ноют. Натянув пиджак, разглядываю пальто.
– Я зашила...
Грубая ручная стежка тянется по всему шву снизу доверху.
Помогает мне надеть пальто.
Лицо круглое с мелкими хорошенькими чертами: губки, носик, бровки, глазки - сама невинность и чистота. Облик ангелочка. Из-под кроличьей шапки струятся длинные, по пояс, волосы....
Буркнув "спасибо",
– В чем дело? Затем ты идешь за мной?
Особого интереса к тому, что она ответит, у меня нет, и все же какое-то объяснение ее поведению мне кажется естественным, но она молчит, уставившись в землю.
– Проводить меня хочешь?
– Да.
– Как-нибудь сам доберусь.
Опять слышу сзади шаги. Чуть замедляю шаг. Она тоже. Начинаю злиться.
– Ты что, не слышишь, что ли? Не иди за мной. Сталкиваемся наконец взглядами. Вижу, как из обиженных глаз выкатываются две огромные слезы.
– Ну что ты обиделась? Что я тебе такого сказал? Уже поздно. Ночь. Тебе придется возвращаться одной... Неужели непонятно?..
Вдруг она молча поворачивается и идет назад к дому. Появляется желание окликнуть ее, очень не хочется остаться одному.
Ни разу не обернувшись, она доходит до перекрестка и исчезает за сугробами...
До Большой Бронной добираюсь под утро на снегоочистителе...
Счастливчик встречает нас у лифта. Он живет в старом, дореволюционной постройки доме, но, стараясь не отставать от времени, установил себе лифт. Вернее, добился, чтобы его установило государство. А еще точнее, не добился, а попросил. И даже не попросил, а просто высказал такое пожелание. А может, и этого не делал, и лифт пробил какой-нибудь влиятельный сосед. Но как бы то ни было, Счастливчик, живущей в доме с
шестиметровыми лепными потолками, узорчатым паркетом и музейным изразцовым камином, имеет еще и современный скоростной лифт.
Обняв нас, ведет по широкому коридору с огромными венецианскими окнами, сейчас здесь что-то вроде зимнего сада-с пальмами, кактусами и какими-то другими неизвестными мне растениями. Потом мы почему-то спускаемся по короткой витой, отделанной медью дубовой лестнице и оказываемся в огромном зале с тем самым знаменитым камином и старинной мебелью, инкрустированной перламутром.
Стол, естественно, уже накрыт. На несколько минут возникает красавица жена - милейшее существо, неподдельно радующееся гостям, - чтобы узнать, не хочется ли нам чего-нибудь ещё, хотя стол заставлен тарелками с едой. Забегает попрощаться сын, в котором легко угадывается будущий гений или, по крайней мере, крупный государственный деятель.
Счастливчик с удовольствием, но без всякого хвастовства демонстрирует свою семью на фоне музейного интерьера, затем стискивает нас в объятиях.
– Вы не представляете, как я рад видеть ваши рожи! Вы знаете, о чем я мечтаю? Нет. мы не знаем.