Парк

Ибрагимбеков Рустам Ибрагимович

– А кто его родители, твоего Друга?

– Отец ректор вуза. А зачем тебе?

– Ректор - это директор?

– Да. Раньше они здесь жили, в этой комнате. А мы на втором этаже. Потом поменялись: они туда, а мы сюда.

– А сейчас где живут?

– В самом центре... Там, где кинотеатр "Художественный". Помнишь, мы были?

Она идет к своему чемоданчику. Порывшись, извлекает откуда-то из дальних глубин, чуть ли не из-за подкладки, двадцатипятирублевку.

– У вас здесь комиссионка есть?

– Есть, конечно. Купить что-нибудь хочешь?

– Платье. Ты добавишь?

– Конечно.

Просияв, благодарно целует.

Кроме нас за столом несколько родственников Друга. Тоже молодежь. У нас с Писателем одинаковые дешевые пиджаки из желтоватого в крапинку букле, и сейчас на фоне строгих темных костюмов это очень бросается в глаза.

На Вике синее вязаное платье, купленное за восемьдесят рублей в комиссионном магазине. Держится довольно уверенно.

Ловко орудует вилкой и ножом. То и дело шепотом просит подложить что-нибудь в тарелку. Шепот настолько тихий, что сразу и не расслышишь. Но это не от робости, а из желания подчеркнуть нашу близость.

Когда начинаются танцы, ее сразу же приглашает один из родственников. Я танцую с соседкой, живущей этажом ниже. Она уже чуть пьяна, напудренное лицо бело, как стенка.

– Новая любовь?

Отвечаю неопределенной улыбкой.

– Приезжая?
– Да.

– Местные кадры вас уже не устраивают? Смеюсь и предлагаю выпить (чтобы не танцевать). Идем к столу.

Вика танцует как-то странно, вихляя бедрами.

– А ты знаешь, она вполне ничего, - удивленно говорит Счастливчик.

Пользуясь случаем, прошу помириться с ней.

– Надо, - соглашается он.
– А то ты совсем исчез.

Друг очень заинтересованно прислушивается к разговору.

– Не собирается уезжать?

– Пока нет...

Друг поправляет туго затянутый галстук.

– А если она вообще не уедет?

Это его первый вопрос о Вике, до этого он ни разу не вмешивался в разговоры о ней.

– Как не уедет?
– Я начисто отвергаю такую возможность. Даже смешно. Такое мне и в голову прийти не могло.

– Вот возьмет и не уедет, - продолжает напирать Друг.
– Ты же сам говорил, что она больше двух-трех дней не задержится.

– Да.

– А сколько прошло?

– Месяц... чуть больше. Не мог же я ее выгнать...

– А потом сможешь?

– Она сама уедет...

– А ты хочешь, чтобы она уехала?

Вопрос неожиданный. Хочу ли я? Еще недавно очень хотел.

– Да мне все равно...

Разговор прерывается, но чувствую, у Друга есть еще что сказать...

Ночью, когда, вернувшись домой, мы раздеваемся, она делится впечатлениями:

– А откуда у них столько всего?

– Чего всего?

– Хрусталь, посуда, картины, мебель... И квартира такая большая...

– Откуда я знаю... Отец его всю жизнь на хорошей работе... Зарплата высокая... Подарки... А что это тебя вдруг заинтересовало?

– Интересно же... Я никогда такого не видела...

Тушу свет.

К трем часам съедены все креветки, выпито пиво. Говорить вроде уже не о чем. Пора расходиться. Но Счастливчик держит нас мертвой хваткой. Он выглядит совершенно трезвым, только разговорчивей обычного, и отвергает все попытки встать из-за стола.

– Я вас знаю... Из-за длинных кудрявых, с сильной проседью волос он похож на цыгана.
– Расползетесь по углам, потом собери вас...

– Да нет же, - пытается убедить его Писатель, - завтра, послезавтра, когда скажешь, договоримся и встретимся.

– Никаких завтра. Мы должны вместе встретить рассвет...

– Неудобно же. Мы шумим. Мешаем спать.

– Здесь этому только рады... Как ты?
– обращается ко мне за поддержкой. Устал?

Я не устал, мне очень хорошо сейчас с ребятами, но ради приличия тоже говорю о том, что не хотелось бы злоупотреблять гостеприимством.

– Да перестаньте болтать ерунду!
– искренне сердится он.
– Перед кем неудобно? Я же вам объясняю: здесь рады будут, если мы просидим так до конца жизни...
– Обводит взглядом наши сонные лица (Алик уже прикрыл глаза и неуверенно посапывает).
– Ну, ладно, раз так - едем есть хаш. Надо растрясти вас немного.

– А где ты его сейчас найдешь?
– не открывая глаз, довольно заинтересованно спрашивает Алик.

– Было бы желание. Найдем... Ну что, поехали?..

Вываливаемся на улицу. Ловим какой-то старенький автобус и ползем на нем в гору, где в парке, по уверениям Счастливчика, варится для нас хаш.

Друг сидит прямо за мной. За вечер он не сказал мне ни слова. Но я-то его знаю - усыпляет бдительность. Рано или поздно обязательно последует очередная атака с привлечением самых доказательных, самых справедливых доводов...

Сразу стало понятно, что дело, из-за которого он пришел, важное и неотложное. Иначе у него не бывает. Только ЧП! Полная мобилизация сил! Предельная самоотдача! И обязательно из-за чего-нибудь очень справедливого. Во имя правды!

Играет желваками, воротник поднят, голос глухой, сдавленный, папироса отброшена в сторону, как разряженный и уже бесполезный револьвер.

– Есть разговор!

Накрапывает дождик. Судя по состоянию небосвода, он неизбежно усилится. Поблизости никакого укрытия. Можно пойти в контору, рабочий день закончен. Но там еще есть люди, и это его вряд ли устроит...

Показываю на небо:

– Что будем делать?

Он не слышит моего вопроса.

– То, что ты вчера сказал, - правда?

– А что я вчера сказал?

– Ну насчет Вики?

Ого! Как свободно произнесено это имя! Будто всю жизнь о ней беседуем.

– А что именно тебя интересует?

Он отступает на шаг и торжественно, как судья, узнавший о неожиданно всплывшем и неоспоримо уличающем преступника факте, изрекает:

– Ты сказал, что тебе все равно, уедет она или нет?