Пароль остается прежним
Шрифт:
Сколько раз начальник КПП говорил ему, что Ефремову нельзя верить. Значит Мансуров прав: овчарка привела к Ефремову!.. И почему вдруг Ефремов оказался в районном центре?
Ярцев приступил к опросу:
— Когда вы сюда приехали?
— Ночью.
— Точнее.
— На рассвете... Поездом.
— Где ехали?
— На последней платформе.
— Кто вас видел?
— Никто.
— Почему?
— Я опаздывал и вскочил уже на ходу. Кондуктора на платформе не было.
— А пограничников видели?
— Видел.
— А они вас?
— Не знаю.
— Где человек, с которым вы встретились на отметке 1—400?
— Я ни с кем не встречался.
Водитель автопогрузчика сидел перед капитаном усталый и жалкий. Он был в той самой майке, в которой его привыкли видеть на пристани.
Что-то дрогнуло в сердце капитана, но он продолжал опрос.
— Я советую говорить правду.
Ефремов снова кивнул.
— Так где же человек, с которым вы встретились?
— Не встречался,— через силу выдавил Ефремов.
— Вы ехали в тамбуре последней платформы? — повторил Ярцев.
Чуть заметный кивок.
— А ведь у знака 1—400 на эту платформу вскочил человек.
Ефремов молчал.
— Где он? — Ярцев смотрел пристально.
— Я никого не видел.
— Ложь!
— Не видел,— упавшим голосом повторил Ефремов.
— Вы сами понимаете, что этого не может быть,— Ярцев старался говорить спокойно.
— Не видел.
— Повторим сначала. Вы ехали в тамбуре последней платформы?
Ефремов кивнул.
— Человек, которого мы ищем, тоже вскочил на эту платформу. Как же вы могли его не заметить?
Ефремова било, точно в лихорадке.
— Отвечайте.
Молчание.
— Ну, хорошо... Зачем вдруг вам понадобилось ночью ехать в райцентр?
— Домой...
— Что домой?
— Я ехал домой.
— Почему так спешно?
— Вспомнил...— Ефремов говорил с трудом.
— Что вспомнил?
Ефремов потянулся за водой. Стакан стоял на краю стола, и Ефремов случайно опрокинул его. Осколки рассыпались по полу. Он вдруг упал грудью на стол и затрясся в беззвучных рыданиях.
— Успокойтесь! — глухо сказал Ярцев.
Только теперь он как следует разглядел комнату. Два окна, занавешенных марлей. Между ними — никелированная кровать, аккуратно заправленная.
«Этой ночью на нее не ложились»,— подумал Ярцев.
Рядом — другая кровать, с сеткой, на деревянных качающихся ножках, должно быть, для Ефремова-младшего. Возле стены напротив— три кровати, сдвинутые вместе. Дальше — шифоньер и снова кровать. Казалось, вся комната заставлена кроватями. Впрочем, как же иначе разместишь всех? Сколько у Ефремова детей? Семь или восемь?.. Сейчас они где-то на улице — испуганные, растерянные...
Ковалдин всё еще стоял у дверей, сдерживая «Амура».
Ярцеву стало не по себе. А если Ефремов не виноват? Но ведь овчарка привела к нему. И он не отказывается, что ехал в последнем тамбуре.
Как же он мог отказаться, если «Амур» привел сюда?
Капитан заметил на полу возле дверей эмалированное ведро, а на подоконнике кружку. Встал и зачерпнул воду. Протянул кружку Ефремову.
— Пейте.
Ефремов взял кружку. Зубы стучали.
— Вы можете отвечать?—спросил Яриев, опять садясь напротив.
Ефремов кивнул.
— Итак, что же вы вспомнили?
— Я вспомнил...— Он говорил тяжело.— Вспомнил, что у Надежды... жены, значит... рожденье... Сегодня... Все время помнил. А тут забыл... И вдруг опять вспомнил.,.
Ефремов остановился. Спазмы сжимали горло. Он отпил воду.
— Вспомнил и решил приехать... Поздравить.
Он говорил тихо, одними губами. Ярцеву пришлось наклониться к нему.
— Дальше.
— Я знал, что в три часа пятьдесят минут со станции отправится поезд...
— Ну?
— А в семь десять из райцентра пойдет в Реги-равон... Вот и решил поехать...
— Зачем? — повторил начальник заставы.
— Рождение у жены.
Ярцев вдруг спохватился:
— Кстати, где же она?
Ефремов молчал.
— Так где же?
— Ее не было дома.
— Ну? — допытывался Ярцев.
— Я хотел спросить у дежурной и пошел в гостиницу. Но дверь была заперта. Тогда я вернулся.— Ефремов говорил через силу.
«Вот почему «Амур» вначале потянул к гостинице!» — подумал Ярцев.
— С вокзала вы прямо пошли домой?
Ефремов кивнул.
— И никуда не заходили?
Снова кивок.
— Дальше?
Ефремов преданно смотрел на Ярцева.
«Черт знает что,— подумал капитан.— Ему хочется верить»!
— Расскажите подробно, как вы шли домой,— спросил он, насупившись.
Ефремов задумался:
— По шпалам до будки...
Пауза.
— Потом... в поселок...
Опять пауза.
— Я не знаю, что говорить. — В глазах — безысходность. И вдруг— луч надежды. Произнес скороговоркой, точно обрадовался, что вспомнил:
— Страшно захотелось курить. Была махорка... С фронта предпочитаю махорку.— Он вспомнил фронт и, наверное, вспомнил плен, вздохнул: — Возле типографии в витрине оторвал кусочек газеты...
«Все эти мелкие подробности он говорит для того, чтобы поверили,— подумал Ярцев.— А как же нарушитель?».
— Тот, с которым вы встретились, тоже любит махорку?
Успокоившиеся было руки Ефремова опять задрожали.
— Клянусь детьми, я никого не видел.
— Ефремов, говорите правду.