Пароль остается прежним
Шрифт:
— Это хорошо,— одобрил Серебренников. Он встал и прошелся по комнате. Поровнявшись с окном, увидел, как, придерживая полы шинели, куда-то торопится Шарапов. Серебренников распахнул форточку и окликнул его.
Вахид потоптался у дверей.
— Заходите, заходите, старшина,— поторопил Серебренников.— Вот послушайте, что говорит начальник заставы.
— Речь о Бородуле,— охотно повторил Ярцев.— Пограничную службу, говорю, научился уважать.
— И стреляет Бородуля отлично,— вставил лейтенант Пулатов.— Три благодарности получил.
— Почему же вы не принимаете его в комсомол? — спросил Серебренников.
— Рано! — твердо сказал Шарапов.
— Не понимаю,— Серебренников остановился напротив него, приготовился слушать.
— Пригласите сержанта Назарова, он объяснит,— посоветовал Шарапов.
Но приглашать Назарова не пришлось: он вошел сам, чем-то расстроенный.
— Разрешите обратиться к капитану, товарищ майор?
— Обращайтесь.
— Больше не могу, товарищ капитан,— угрюмо произнес Назаров.— Возьмите Бородулю в другое отделение или накажите своими правами.
— Почему? — невозмутимо спросил Ярцев.
— Все нервы он у меня вымотал.
— Объясните.
— Каждый день одно и то же. Вот, например, сейчас. Я говорю: «Пойдете на стрельбище, подготовите мишени». А он: «Почему?» «Что почему?» — спрашиваю. «Почему я?»— говорит. «Я так приказываю». «А»,— говорит он. «Не «а», — поправляю,— а «есть». «Есть!» — повторяет он. Я объясняю: «Вначале поставите мишени для ручных пулеметчиков, потом для автоматчиков и карабинеров». А он опять спрашивает: «Почему?»... «Что почему?»... «Почему вначале для пулеметчиков, а потом для автоматчиков?». Я снова говорю: «Потому что я так приказываю», А он заладил свое: почему?
— Что же вы предлагаете?
— Посадить на гауптвахту. За пререкания. Этак я ему в бой идти прикажу, а он будет рассуждать: почему да зачем?
Серебренников ждал, какое решение примет начальник заставы.
— Как вы думаете, следует посадить Бородулю на гауптвахту?—спросил Ярцев своего заместителя.
Пулатов заметил:
— А все ли мы перепробовали? Гауптвахта—крайняя мера.
— Так что вы предлагаете?
— Прежде всего я бы не позволил выводить себя из терпения,— сказал Пулатов, обращаясь к Назарову.
— Разумный совет,—вставил Ярцев.—Итак гауптвахты не будет.
«Правильно!» — одобрил про себя Серебренников и спросил:
— Скажите, товарищ Назаров, а нельзя ли найти такое дело, где можно Бородулю назначить старшим?
— Бородулю старшим? — усомнился сержант Назаров.
— А почему бы нет?
— Верно!— подхватил Шарапов.— Скажем, выделить несколько солдат на уборку двора и назначить Бородулю старшим.
Лейтенант Пулатов поддержал:
— Подберите солдат побойчее, да как следует проинструктируйте.
Назаров наконец понял:
— Попробуем, товарищ лейтенант.
— Пробуйте,— одобрил и капитан Ярцев.— Только по-моему и подбирать никого не надо. Возьмите свое отделение. Я заметил, что среди новобранцев есть несколько человек, очень напоминающих по своему характеру Бородулю... Вот всё и сделается само собой.
— Есть! — ответил Назаров.
— А вами, товарищ Шарапов, я недоволен,— сказал Серебренников, когда командир отделения вышел.— Говорить, что человеку рано вступать в комсомол — проще простого. Нужно решительно ломать его характер. И ведь вы это прекрасно знаете. Так в чем же дело?
Шарапов вздохнул.
Лейтенант Пулатов незаметно показал на сердце.
— Идите,— мягче разрешил Шарапову Серебренников и задумался.
Потом он сказал, переводя взгляд с Ярцева на Пулатова:
— Тут правильную мысль высказал командир отделения. А вот вы, товарищи, пошли бы с Бородулей в бой?
Ярцев уклонился от прямого ответа:
— Три благодарности за отличную стрельбу...
Пулатов счел благоразумным промолчать.
— Так как же насчет боя? — повторил Серебренников.— Мы на фронте говорили новобранцам: в бою побывать—цену жизни узнать.
— Дорогая цена,— сказал Ярцев.
Серебренников пристально посмотрел на него:
— Верно — дорогая. Так вот, когда я к вам в следующий раз приеду, чтобы вы, начальник заставы, сказали мне: пойду в бой с Бородулей. Поняли?
— Так точно.
— Не ошибитесь.
— Не ошибусь! — Ярцев встал. Пора было объявлять боевой расчет.
— Есть такая минута в жизни, — медленно произнес Серебренников,— когда проверяются все волевые и физические качества человека, его любовь к Родине, способность к мышлению и самопожертвованию во имя большой цели... Вы меня понимаете?.. Есть такая минута, которая определяет, зря человек прожил до сих пор или нет. Эта минута определяет и другое: правильно ли воспитывали человека: школа, родители, комсомол... наконец, мы с вами... Как видите, очень ответственная минута.
Серебренников помолчал.
— И, между прочим, эта минута великого испытания может быть не только в бою. Вот, скажем, идет к цели изобретатель. И что-то у него не клеится. Еще минута — и можно спасовать. Но он пересиливает себя и именно в эту минуту добивается успеха. Или скоростное резание металла... А рекорд хлопкосборщика?! Всё, товарищи, проверятся этой минутой... Я вам скажу больше: такая минута может повториться в жизни человека не однажды, и всякий раз он должен быть готов встретить ее достойно. Солдат — тем более, потому что в эту минуту решается его жизнь и жизнь товарищей.
Серебренников снова помолчал.
— Так вот, капитан Ярцев,— повторил он.— Я требую, чтобы в следующий раз вы мне твердо сказали: пойду с Бородулей в бой!..
...Все они смотрят на Бородулю: худой и длинный Свиридов, тоже худой, но покороче, Загребайло, пучеглазый Кальман, толстощекий Назаров — однофамилец командира отделения.
Бородуля тоже смотрит на них. Вот задача: командир отделения приказал убрать двор и назначил его старшим. Бородуля так опешил, что даже не спросил его: а зачем? Он вдруг подтянулся и твердо, по-солдатски, ответил: есть!