Пароль остается прежним
Шрифт:
В октябре тысяча девятьсот сорок четвертого года, когда положение на Восточном фронте стало угрожающим, Ганса вызвал к себе начальник школы.
— Пришло твое время, мой мальчик,— сказал он торжественно, указывая на портрет Гитлера.— Наш фюрер верит тебе. И мы еще возьмем реванш у России!
С этого дня Ганс Траубе стал Анатолием Горским...
Он знал, что Горский был его сверстником— русским солдатом — и на Карельском перешейке попал в плен.
На допросе Горский рассказал, что воспитывался в детском доме, из родственников никого не имеет. Детский дом, находившийся на старой финской границе, разрушен прямым попаданием фугаски. Часть, в которой служил Горский, попала в окружение и была почти полностью уничтожена.
На вопросы, касавшиеся военной тайны, Анатолий Горский отвечать отказался, да его особенно и не пытали. Выстрелили в спину и еще живого засыпали землей.
Был тщательно разработан план перехода Траубе-Горского через линию фронта, установлены явки. До окончания войны Ганс Траубе должен был храбро сражаться за русских, но обязательно остаться жить. И он выжил!..
Капитан третьего ранга Павлов, которого Горский-Траубе под артиллерийским обстрелом вынес с поля боя, по сути дела усыновил молодого солдата. С тех пор они не расставались.
Когда гитлеровская Германия капитулировала, Горский получил задание затаиться. Предложение вернувшегося к своей гражданской профессии капитана Павлова оказалось как нельзя кстати. Горский стал моряком и отправился на рыбные промыслы в районе Атлантики. Спустя год он уже плавал помощником капитана и постепенно привык к своему новому положению.
Но время от времени на Горского находила тоска: разве для того он воспитывался в секретной школе, чтобы бороздить океаны и радоваться улову советских моряков? Разве для того он отказался от личной жизни и покинул отечество?
Изредка он узнавал, что о нем помнят: вдруг останавливал незнакомый моряк и, после обмена паролем, вручал деньги. А то приходили до востребования письма от какой-то Анюты. Это тоже был пароль.
Наконец «Анюта» пригласила его к себе. Они встретились в вагоне скорого поезда Ленинград — Москва. С тех пор Горский стал работать на американскую разведку.
После провала Сикуры Горскому поручили сообщить Василию Васильевичу, что он становится резидентом. Дамский мастер воспринял это как должное. О Сикуре он ничего не знал.
Через несколько месяцев «Горский вновь появился на курортах, готовый действовать. Много лет прожил он в Советском Союзе, но образ жизни советских людей оставался ему чуждым. Он играл с тех пор, как вступил на советскую землю, и не принимал всерьез всего, что происходило вокруг него.
Новое задание сделало его мужем интересной женщины. Совет Василия Васильевича пошел впрок. Капитан траулера поверил Горскому и помог устроиться в речное пароходство. Граница... Ну и что, если граница? Он, капитан Павлов, ручается за Анатолия Горского, как за самого себя.
Павлов тоже когда-то любил. Море разлучило его с любимой. Бросить море у него не хватило духа, а девушка вышла замуж за другого. Много позже Павлов женился и понял, что не море было причиной его размолвки с любимой. Однако не забывал своего первого чувства и решил: пусть юноша, у которого война украла самые хорошие годы, будет счастливей.
...Река свернула. Камыши отступили, и впереди показался Реги-равон.
Вначале Горский увидел наблюдательную вышку с красным флагом и белые заставские постройки. Потом, словно на ладони, предстал весь поселок с глинобитными кибитками и так называемым новым центром.
От семафора убегал поезд. Мотовоз уже скрылся за барханами.
Другой мотовоз маневрировал возле нефтебазы, по-хозяйски расставляя цистерны под сливными кранами.
«Медуза» дала знать о своем приближении длинным, осипшим гудком.
Буксирные пароходы у пристани приветствовали ее отрывисто. Один из них распускал пары. Вероятно, дожидался «Медузу» и сейчас спустится по реке.
На вышке Горский заметил пограничника. Он смотрел куда-то мимо «Медузы». Горский тоже посмотрел в эту сторону и увидел пограничный катер. Круто развернувшись, катер пристраивался к «Медузе» с правого борта.
«Медуза» осторожно прижалась к деревянному настилу причала.
Пристань ожила. С металлическим скрежетом задрал стрелу башенный кран. К самому берегу подобрался автопогрузчик. Хилый водитель, муж заведующей гостиницы, где остановилась Елена, высунулся из кабины и кому-то махал рукой. На Ефремова у Горского были свои виды: он уже знал, что водитель автопогрузчика несколько лет провел в концентрационных лагерях.
Ефремов махал пограничникам.
«С контрольного пункта!» — безошибочно определил Горский.
Наряд возглавлял старший лейтенант Мансуров. Рядом с ним капитан «Медузы» различил две женские фигурки. Конечно, это Людмила и Елена. Горский тоже помахал рукой— сразу всем — и велел спустить трап.
Первый раз на судне, которым командовал Горский, должен был производиться таможенный досмотр, и Горский гадал, как будет проходить эта церемония.
Буксир причалил степенно, застопорил машины.
Мансуров постарался скрыть волнение, с которым на этот раз вступал на борт «Медузы». Как требовала инструкция, он представился капитану.
Горский в свою очередь доложил Мансурову и протянул руку,
Начальник КПП ответил на рукопожатие и попросил предъявить судовые документы.
— Прошу, — любезно ответил Горский, приглашая Мансурова в свою каюту.— Правда, здесь очень тесно,— сказал он, не зная куда посадить офицера-пограничника, — ну, да уж как-нибудь. Мансуров обратил внимание, что капитанская койка заправлена уже не желтым байковым одеялом — обычным спутником Максима Максимовича, а нарядным покрывалом.