Пароль остается прежним
Шрифт:
— Красиво, правда? — спросил толстяк«
— Факт,— согласился Том.
— А ты что, недавно в наших краях?
— Недавно.
— А про Улугходжаева слыхал?
— Нет,— сказал Том.
— Да ты, ака-джон, отсталый человек! —удивился толстяк, обгоняя автобус.
— Ну, расскажи,— попросил Том.
— Улугходжаев — дважды Герой Социалистического Труда, наш председатель.
— Дважды? — не поверил Том.
— Ты откуда приехал? — спросил толстяк.
— Из Калуги,— соврал Том.
—
— Ну, сколько? — спросил Том, который в обществе нового знакомого чувствовал себя удивительно легко.
— Пятьсот тридцать тонн! А яиц почти двести тысяч штук! Представляешь?.. А абрикосов пять тысяч тонн! А винограда — шестьсот тонн!.. Самый высокий в округе доход, ака-джон
— Ты откуда знаешь? — усомнился Том.
Толстяк засмеялся:
— Так ведь я бухгалтер.
— Главный, что ли? — недоверчиво покосился на него Том.
— Почему главный? Просто бухгалтер... А у нас знаешь бухгалтерия какая? Сто человек!
— Ну, да? — снова не поверил Том.
— Ну, может, немножко меньше,— сразу согласился толстяк, уступая дорогу встречному самосвалу.— А года через два знаешь сколько будет?
— Двести! — ответил Том.
Толстяк даже затормозил, так ему стало смешно.
— Два человека, ну, может быть, четыре. Вот сколько.
— Почему? — удивился Том.
— Да потому, что установим электронные счетные машины.
— А куда же денешься ты? — спросил Том.
— Я буду оператором этих машин.
«Вот бы и мне стать оператором!» — загорелся Том, но подумал и спросил:
— Ну, а другие бухгалтеры?
— Э, ака-джон,— уверенно сказал толстяк.— Для всех работа найдется. Кто уже сейчас заочно в сельхозинституте учится, кто на курсах механизаторов при колхозе. А у тебя какая специальность?
Том покраснел.
— Всякая,— сказал он,—разнорабочая,—И вдруг потребовал: — Останови машину.
Толстяк не понял:
— Ты что?
— Останови, говорю! — настойчиво повторил Том.— У меня дело есть. Я забыл.
— Эх, ошно[23]! — надулся толстяк, сбавляя скорость.— Или я тебя чем обидел?
— Нет, не обидел,— упавшим голосом произнес Том.
— Тогда поехали дальше, а дело свое завтра доделаешь.
— Нет, я слезу,— вздохнул Том.
— Так мы уже приехали,— настаивал толстяк и свернул к центральной усадьбе колхоза.
Слева и справа замелькали аккуратные белые домики, окруженные садами.
Наконец въехали в распахнутые настежь ворота и остановились среди подступавших к машине яблонь и вишен, инжира и айвы.
По цементированной дорожке, прикрытой виноградником, Том шел рядом с бухгалтером навстречу высокому, сухопарому старику в стеганом зеленом халате и белой сорочке, из-под которой виднелась жилистая, коричневая от загара шея.
Тому казалось, что он попал в волшебный замок. Оробевший, он глядел на доброго джина. Джин прикладывал руки к груди и кланялся Тому.
«Определенно я сплю!» — решил Том.
Но старик протянул ему морщинистые, изъеденные временем руки, и Том ощутил его, еще крепкое рукопожатие.
Толстяк что-то сказал старику на непонятном Тому языке.
— А-а...— протянул старик, и в его близоруких глазах затаилась лукавая усмешка.
— Значит, только приехал в Таджикистан? — спросил он ласково, накручивая на палец седые усы.— Проходи, сынок, гостем будешь.
Как во сне.Том куда-то шел, кому-то пожимал руки.
Он сидел на ковре, за длинным, низким столом, И чего тут только не было: пирожки с мясом — самбуса и удивительно вкусные сдобные лепешки — фатир, холодное мясо и салаты, фисташки и кишмиш. Рядом жарился шашлык. А в огромном котле дозревал плов.
— Угощайся! — сказал старик, по-прежнему широко улыбаясь гостю.
Том осторожно отломил лепешку. У него разбегались глаза.
«А тут еще побогаче живут, чем в том колхозе, где я читал газету!» — решил он, испытывая непонятную радость.
Старик придвинул к юному гостю блюдо с самбусой:
— Однажды народный мудрец Мушфики пришел к соседу в гости. Хозяин спросил: «Что сварить для вас: плов или суп?» А Мушфики ответил: «Разве у вас только один котел?»
Старик засмеялся, обнажая еще крепкие зубы:
— Ешь, сынок, и не бойся: у нас много котлов!
Он говорил с легким акцентом, но Тому казалась его речь родной. Он с сожалением думал, что рано или поздно придется отсюда уходить.
Он ел разные вкусные вещи, а с портрета на стене ему улыбался широкоплечий моряк в пограничной фуражке.
— Кто это? — спросил Том.
— Мой младший — Вахид! — ответил хозяин дома.— Старшина-сверхсрочник.
В полночь толстяк, тоже оказавшийся сыном старика, повез Тома в город.
Час был поздний, и встречные машины почти не попадались. Толстяк вел машину уверенно и даже лихо, что совсем не вязалось с его комплекцией.
Когда до Ленинабада оставалось километров десять, с хлопкового поля вышел на дорогу человек и поднял руку.
— Подвезем? — спросил, притормаживая, толстяк.