Патриарх Никон
Шрифт:
— Можешь, и пущай свадьбу справят здесь. А тебе, за честное слово твоё, спасибо.
Ушёл Лучко, а царь пошёл в свою крестную и горячо молился.
На другой день в Золотой палате собрались все боярыни, родственницы и придворные.
Царь сидел в особенно приготовленном ему кресле, и было только две невесты. На столе, сбоку кресла, лежал кусок парчи, ширинка и на ней кольцо.
Ввели обеих невест: Беляева, в белом блестящем наряде невесты, была ещё более ослепительно прекрасна, а Нарышкина много потеряла: лицо её
Боярыни все ахнули, взглянув на Беляеву, и стали вперёд шептаться: куда-де устоять Нарышкиной.
Первую подзывают к царю Беляеву.
Величественно она подходит к нему и становится на колени. Красота её сильно его поражает. Он колеблется, медлит и жадно на неё глядит.
Сердца все замирают и следят за рукою царя.
Он подымается и, взяв ширинку, с минуту стоит в нерешимости. Но вот он кладёт её назад — и парча очутилась в руках Беляевой. Ошеломлённая, та целует его руку, встаёт и отправляется на своё место.
Наталье Кирилловне становится дурно: она не ожидала сделаться победительницей. Такой красавицей показалась ей Беляева, что она сама дала ей первенство.
Шатаясь, подходит к царю Наташа и становится на колени.
Царь подаёт ей ширинку и кольцо.
Она целует его руку и истерично начинает рыдать.
— Успокойся, Наташа, — произносит Алексей Михайлович взволнованным голосом и, взяв её за руку, подымает с колен и ведёт на престол царицы. — Отныне, — произносит он громко, — ты нарекаешься царицею Натальею Кирилловною, а перед мясопустом Господь Бог соединит нас перед алтарём.
Меж боярами раздался шёпот и ропот:
— Околдовали царя... Дали ему приворотный камень...
— Покрывало сбрасывала, — шипела одна.
22 февраля 1671 года царь Алексей отпраздновал торжественно свою свадьбу, и в день свадьбы Матвеев и отец Наташи возведены в бояре.
Нащокин вскоре получил отставку, и место его занято Матвеевым.
Не вынес такой обиды гордый и надменный Нащокин и несколько лет спустя поступил в монастырь.
Зато день свадьбы был радостен для Лучка. Женившись За год перед тем, он в этот день праздновал рождение сына Ивашки. Меланья родила ему такого же крошку, как и он сам, и он, прыгая на одной ноге, пел:
— Ивашка Комарик! Ивашенька, душечка! Ивашка, родненький!.. Ну, уж Меланьюшка, скажет тебе спасибо царь...
— Отчего же царь? — недоумевала Меланья.
— Да ведь это хлопчичек царский, не наш...
И Лучко прыгал, вертелся, целовал родильницу и дитя.
XLIII
ОБЛЕГЧЕНИЕ УЧАСТИ НИКОНА
Год женитьбы был радостен и счастлив для царя Алексея Михайловича: восточная Малороссия окончательно умиротворилась, а западная, приняв подданство султана, дала ему возможность не возвращать Киева Польше и даже надеяться на присоединение к себе и этой части.
Мятеж же Разина тоже утихал, по милости побед царских войск.
В декабре князь Юрий Долгорукий теснил Темников. 4 декабря, за 2 версты от города, встретили его темниковцы и обещались ему выдать попа Савву и восемнадцать человек воровских крестьян, да и сподвижницу Федьки Сидорова, Алёну, вора-еретика-старицу. Приказал Юрий Долгорукий изготовить виселицу и сруб и повесить велел до света попа и крестьян, а в срубе сжечь Алёну...
Схватили Алёну и повлекли в земскую избу и поставили сильный караул.
Мама Натя начала готовиться к смерти. Радостно ей было, что она умирает за Никона и за крестьянство, т.е. за его идею. Молилась она горячо... горячо... и представилось ей всё её прошедшее: и счастливая её жизнь в Нижнем, и Хлопова, и дети её... потом промелькнул величественный образ Богдана Хмельницкого, — тоже сражавшегося за крестьянство... представился образ Стеньки, — и она невольно вздрогнула, вспомнив смерть персидской царевны... Но не жалела она о жизни: после низложения Никона она перестала верить в правду на земле, и омерзительны сделались в глазах её все власть имущие.
— Да и чего-то мне, старухе, жалеть о жизни? Вот Савва, тот молодой, да и молодую жену имеет, и того завтра на виселицу... Да говорят, собирается он на смерть как на пир. Сказывают: князь Долгорукий говорил-де ему: «Повинись, и жизнь дарую», а тот: «Каются грешники, а я душу кладу за овцы».
Так думает она, но сердце её вдруг замирает... дверь избы отворяется... Это пришли за нею... схватывают её мощные руки... влекут её из избы, а на её место бросают что-то тяжёлое... Ночь темна... её садят в сани, и лошади мчатся...
На другой день, до рассвета, собирается за городом народ, войска, привозят попа Савву и крестьян и казнят их, а сруб сжигают с Алёною.
Крестясь и молясь, расходится народ. Об этом доносится в Москву, и там у бояр радость неописанная: попа-де повесили, а колдунью-де сожгли.
Наконец получена весть о полонении донскими казаками самого Стеньки и о том, что он уж на пути в Москву.
6 июня 1671 года в Москве было зрелище, невиданное ею со времени казни боярина Шеина: готовилось исполнение приговора о четвертовании Стеньки Разина.
Царь и двор отсутствовали: они находились в загородных дворцах.
С самого раннего утра Лобное место было уже занято народом и войсками; а в девять часов показалась повозка, на которой сидел преступник и заплечный мастер. Стенька был спокоен и кланялся по обе стороны с такою важностью, как будто это было торжественное шествие для его прославления: он шёл положить голову за овцы.
Народ был безмолвен и мрачен.
Когда взвели преступника на помост, он поцеловал крест, который подал ему священник, и поклонился во все четыре стороны. Он хотел говорить, но барабаны ударили и заглушили его голос.