Патриарх Никон
Шрифт:
Наконец 17 февраля должна была быть поставлена драма «Есфирь».
В этой драме было много намёков на клевету, которую выпустили против Натальи Кирилловны и Матвеева, и на судьбу Нащокина, — тот, по правде, и в действительности имел сходство не только с Аманом, но с его падением.
Да и себя оправдывала Наталья Кирилловна, так как тенденция библейской Есфири та, что первая жена Артаксеркса получила от него развод за то, что не хотела снимать покрывала, и люба ему сделалась Есфирь именно за то, что она ходила без покрывала. Это должно было напомнить
С трепетом в сердце Наталья Кирилловна явилась в театр, в закрытую ложу, где она с царевнами должна была смотреть комедийное действие сквозь отверстия, которые были между обтянутыми красным сукном досками, закрывавшими ложу со стороны зрителей. Царь поместился в кресле перед сценою, а придворные за ним. Музыка играла, как и теперь, перед сценою.
Царю не было известно содержание драмы, а только рассказ библейской книги Есфири.
С большим вниманием и интересом следил он за ходом драмы и по её окончании вошёл в ложу царицы и, обняв её, сказал:
— Благодарю тебя и Матвеева, что отгадали мои чувства и мысли. Ты истая Есфирь, а он истый Мардохей... Я же считаю себя счастливым, что мне выпала завидная доля Артаксеркса.
С этого времени он ещё горячее привязался к ней. А 30 мая 1672 года после крайне тяжёлых родов, так что бабка опасалась за самую жизнь царицы, он сделался счастливым отцом: Бог дал ему сына. Повивальная бабка схватила новорождённого, завернула в пелёнку и, опустив в ванночку, побежала к отцу объявить радостную весть. Услышав, что родился сын, царь Алексей перекрестился и побежал поглядеть на младенца. Ему показали толстенького ребёнка, тёмно-красного, с тёмными волосами на голове.
— Экий молодец! — воскликнул отец. — Будешь ты у меня богатырь... на счастье русского царства.
Этот «богатырь» был Пётр Великий.
2 июня произошло торжественное крещение Петра в Золотой палате и потом угощение было предложено всем боярам и святителям.
Во время обеда, ещё по старому обычаю, заведённому царём Алексеем Михайловичем, пелись духовные песни, но вместе с тем играл и орган.
Это было как будто предвестием того, что родившийся поведёт к чему-то новому.
XLIV
ЗАТОЧЕНИЕ НИКОНА В КИРИЛЛОВСКУЮ ОБИТЕЛЬ
Получив свободу, Никон воспользовался ею для блага народа: он занялся лечением больных.
Приставленного к нему монаха Мардария посылал он в Москву за лекарствами: за деревянным маслом, ладаном росным, скипидаром; за травами чечуй и зверобой, за нашатырём, квасцами, купоросом, камфорою и за камнем бузуй...
К Никону в келью являлись из разных мест и женщины, и мужчины, и дети, и он давал им лекарства и верующим читал молитвы.
Впоследствии он писал царю, что слышал он глагол: отнято-де у тебя патриаршество, зато дана чаша лекарственная: лечи болящих.
Деятельность эту оклеветали перед царём: будто это делается, чтобы к нему ходил народ с целями политическими...
Вследствие этого в 1674 году в Великий четверток, когда в церкви монастырской собралось много народу и он шёл туда приобщиться, явились стрельцы с сотником — два пошли впереди него, а четыре — позади. Никон обиделся:
— Не преступник я, чтобы идти в храм Божий к причастию со стрельцами...
И с этими словами он возвратился обратно в келию и перестал ходить в церковь.
Но всё же царь, и в особенности Наталья Кирилловна, поддерживали старца: ему посылались и провизия, и полотна, и меха и даже соболя.
Да вот приходит страшная весть: в зимний мясоед царь заболел, а 30 января 1676 года его не стало.
Смерть Алексей Михайловича поразила всё царство и готовила что-то необыкновенное, так как накопилось много горючего материала.
В течение почти тридцатилетнего царствования Алексей Михайлович довёл русскую древнюю жизнь до апогея, т.е. учение Домостроя дошло до крайности в домашней и общественной жизни, так что терем и вообще боярские дома были обращены в богадельни и монастыри. Войны же со Швейцией, с Польшею и союз с Малороссиею, как равно и иностранцы, наполнившие армию и Москву, внесли новые понятия в общество. Отсюда произошло смещение направлений, нередко друг другу противоречащих.
Раскольники требовали неприкосновенности древляго благочестия, т.е. сохранения старых книг, икон и богослужения и вместе с тем называли никонианцев ханжами. Они же требовали точного исполнения Стоглава, т.е. в религиозном отношении держаться их толка, а в государственном — земских начал.
Никониане разделились на две партии: одна требовала тоже оставления порядков Домостроя, но желала в жизни государственной земских начал и уничтожения местничества; другая партия требовала самодержавия на началах боярства и воеводства и желала уничтожения местничества, — словом, она идеалом своим считала конец правления царя Алексея Михайловича.
Это разделение общества и вызвало при похоронах царя различные чувства: раскольники восхитились и рассказывали, что пророчество одного из монахов Соловков оправдалось. Он говорил, что вместе с падением Соловков, где раскольники запёрлись и защищались, умрёт и государь. Следовательно, смерть его дала надежды расколоучителям, что боярство и воеводские начала будут уничтожены; одни только почитатели самодержавия приуныли, так как власть ускользала из их рук.
Узнав о смерти царя и о настроении общества, патриарх Никон заплакал и сказал:
— Воля Божья, видно, судиться нам на том свете. Бог его простит — поминать его я буду.
Вступил на престол четырнадцатилетний Фёдор.
С первых же дней перемены этой юным царём овладел его дядька, князь Фёдор Фёдорович Куракин, и Анна Петровна Хитрово, его мамка.
Обе эти личности были враждебны Никону как участники его низложения, и притом они принадлежали к самодержавной боярской партии, во главе которой стоял Матвеев.
Милославские, а потому весь терем, составляли земских никониан.