Печенежские войны
Шрифт:
Впереди Святослав с тремя старыми воеводами: Свенельдом, Асмудом и Претичем. Рядом с ними Калокир. А позади этой пятёрки, приотстав шагов на двадцать, следовала кавалькада охраны.
Лёгкие росские всадники в кольчугах, переливавшихся в лучах заходящего солнца, как рыбья чешуя, держали копья торчком, и полоскались на ветру разноцветные косицы. Тяжёлые, закованные в панцири ромеи ехали особнячком, но улыбались на шутки россов и даже что-то отвечали по-своему, хотя, конечно, ни те, ни эти не понимали друг друга. Оплиты привалили свои копья к плечам остриями назад. У всех щиты за спинами. Не враги едут — собеседники.
— Говори, что за вести, — сказал Святослав.
Посол приосанился, откашлялся и торжественно начал:
— Соправитель, Величайший и Неповторимый Роман, сын Константина Порфирородного и внук Льва Философа, грядущий повелитель Европы и Азии, венец василевсов, шлёт тебе благодатный привет, ибо все мы, и он, и ты, и мы, и они — все дети Иафетовы! Все мы братие, все племя Иафе…
— Стой! — Святослав замахал руками, едва не уронив поводья. — Говори по-человечески. За привет спасибо. Больше ничего не прислал?
— Два кентинария золота. В дар.
— С этого бы и начинал. Что дальше?
— И ещё обещал десять. А то и пятнадцать.
— Хм, за что же? Столько-то зря не посулят, верно, Свенельд.
— Твоя правда, княжич, — отозвался воевода. Двое других, Претич и Асмуд, также закивали головами. Они внимательно слушали каждое слово, наклонившись в сёдлах, грузные, суровые. — Тут что-то нечисто. Пусть говорит дело.
— Чего же хочет твой цесарь? — спросил Святослав в раздумье.
Калокир, несколько сбитый с толку тем, что его прервали, не дав произнести тщательно продуманное вступление до конца, продолжил свою речь с меньшим пафосом:
— Арабы враждуют с нами, и булгарам, посягнувшим на священные земли империи, неймётся. Но не это главные вести, смелый, бесстрашный и справедливый князь. Мне поручено сообщить тебе с глазу на глаз, что задумал Пётр, булгарский царь, потеснить тебя. Собирает в Преславе несметное войско. И сейчас уж, нам известно, щиплет Русь с юга, скрыто посылает отряды на Днестр проверить, крепко ли стоишь после ссоры с вятичами.
— Откуда известно?
— Оба сына Петра обучались военному искусству в Константинополе. Оба, особенно Борис, недовольны действиями отца, осуждают. От них обо всём и доведались.
Святослав нахмурился, тень нашла на его лицо. Он осадил коня, замер, задумался. Воеводы сгрудились вокруг. Остановилась и свита поодаль, отгоняя любопытный народ.
Асмуд сказал:
— С юга никакой тревоги не поступало и не слыхать поныне. Коли б опять, скажем, зашевелилась Степь, я бы поверил. Даже рад был бы поразмяться, гоняючи степняков. Но с булгарами ныне нету разлада.
Претич сказал:
— Не верю и я. Внизу спокойно. И зачем булгарам с нами биться? Им с ромеями пот не утереть.
Свенельд старше всех, битый-стреляный викинг-варяг прожил жизнь, водил полки и во славу норвежского конунга Харальда Прекрасноволосого, и Игорю служил, а нынче у Святослава, он сказал:
— Ищет Царьград свою выгоду в твоём мече, княжич. Вот моё мнение.
Святослав поднял взгляд на посла. Этот взгляд уже знаком Калокиру. А на ближних буграх стихли крики толпы. Догадался народ, что произошло нечто серьёзное, если уж сам князь потемнел лицом.
— Твоя воля, великий! — собравшись с духом, воскликнул динат. — Я передал тебе что велено, какой с меня ещё спрос? А что до слов моих, пускай время докажет. Есть заговор в Преславе, и на деле должно подтвердиться.
Ничего не сказал Святослав, повернул коня, хлестнул плёткой по белому его боку, помчался обратно к Горе. Дружинники поскакали за ним, поднимая пыль. И ромейские оплиты, не разобравшись, в чём дело, понеслись назад следом. Калокир не стал их окликать.
Приблизился Калокир к замешкавшемуся посреди дороги Претичу, спросил:
— Сестру во Христе, княгиню вашу, где найти?
— Матушку, что ли, Ольгу? Она в Угорьском в летнем дворе. Во-он туда. Но тебе же не войти без провожатого.
— Вот мой пропуск! — заявил Калокир, извлекая крест.
Претич пожал плечами и поскакал догонять Святослава, и отпрянула от коня сомкнувшаяся было толпа зевак.
Калокир сначала направился к перевозу, туда, где возвышались изогнутые носы трёх его судов. При его появлении никто из валявшихся на песке, разомлевших от безделья солдат, оставшихся при кораблях, не поднял головы. Кое-кто из них играл в кости. Судя по всему, они успели обвыкнуться здесь. Сарам коптил над хвойным костром двух жирных лещей, нанизав их на обструганную ветку.
Вскоре динат уже ехал рысцой по направлению к сельцу Угорьскому, с удовольствием выслушивая писклявые стоны и причитания хилого евнуха, которому велел сопровождать себя. Вместо лакомой свежекопчёной рыбы Сараму достались дорожные кочки.
Какой-то человек, с виду княжеский дружинник, вынырнул из придорожного кустарника. Калокир резко придержал лошадь, и Сарам, мысленно произведя незнакомца в ангелы, перевёл дух.
Почёсывая ушибленное место пониже спины, куда пнул его динат, отсылая в сторону, и всхлипывая от усталости и жалости к самому себе, Сарам издали наблюдал за ними.
— Нет, это не ангел, — сказал себе евнух, присмотревшись к незнакомцу. — Не ангел, а скорее наоборот. Прости, господи!..
Вот Калокир показал незнакомцу медальон. Тот в ответ тоже вынул какую-то поблескивающую вещицу. Оба, судя по всему, были рады встрече. Этого уже Сарам не мог понять. В самом деле, что хорошего и тем более радостного нашёл именитый динат из Фессалии во встрече с воином-варваром? И о чём так оживлённо и вместе с тем опасливо озираясь по сторонам, говорят они, столь неравные люди? Что у них общего?