Педагогика на кончиках пальцев. Введение в специальность
Шрифт:
Случались, правда, исключения. Когда я опаздывал на первые уроки (так получалось…). Ребята терпеливо ждали меня в классе, тихо занимаясь своими делами. Я смущённо входил в класс, извинялся и начинал урок сразу с объяснения нового материала.
В тот весенний день я не опоздал. Классу предстоял «жестокий опрос». Скоро экзамены, мои первые выпускные экзамены. Мы «отрабатывали» билеты.
Как всегда, перед произнесением первой фамилии в классе воцарилась льстящая мне тишина. И вот первый вопрос, первая фамилия, первый отказ выйти к доске, первая двойка. Дальше я вызвал ещё несколько учеников, но и они оказались не готовы отвечать.
Я так настроился на урок,
Я внимательно слушал себя и, пожалуй, остался доволен. Сделал паузу. Это была, по-моему, прекрасная пауза. Тишина в классе. Опущенные головы учеников. И вот в этот торжественный момент один из них, сидевший на последней парте, весёлый и шелапутный Володя Разгульнов, медленно, от начала до конца провёл пальцем по зубьям металлической расчёски. Этот звук, прогремевший в «высокой» тишине, произвёл шокирующий эффект. Класс взорвался смехом.
Я был оглушён, раздавлен, оскорблён до глубины души. Смех быстро смолк. Справиться со своим уязвлённым самолюбием я не смог. Взял журнал, минуту постоял в снова наступившей тишине, сказал, что «урок окончен», и вышел из класса. К этому времени прошло двадцать минут с начала урока.
Войдя в учительскую и немного успокоившись, я стал ждать депутацию учеников с извинениями и просьбой продолжить урок. Минут через десять из окна увидел, как мой 10-й класс, в полном составе, шумно и весело натягивает сетку на школьной волейбольной площадке, готовясь к игре. Я приглядывался, надеясь хоть кого-то не найти среди них. Но, увы, здесь был весь класс.
Не буду подробно описывать своё состояние: догадаться нетрудно.
На следующий день я вошёл в класс и вёл урок, как всегда, будто ничего не произошло.
Ночь раздумий не прошла даром, я кое-что понял. Понял, что никто не хотел меня обидеть – всё получилось непреднамеренно. Понял, что дело не столько в Разгульнове, сколько, скорее, в моей собственной учительской напыщенности, чрезмерной амбиции. Наконец, я понял, что никто из ребят так и не догадался о моих переживаниях. И сразу стало легко.
Больше никогда я не удалял себя с урока.
«Теперь мы хулиганы»
Ученик пятого класса Олег Лужкаев стоял на лестнице между вторым и третьим этажами и плакал. Ему было больно: только что на перемене старшеклассники «распяли» его на горячей батарее. Прозвенел звонок, но мальчик его как будто не услышал. На урок идти не хотелось, от обиды и боли на душе было тяжело. Проходившая мимо классная руководительница спросила, почему он не на уроке. Он не ответил. «Почему ты плачешь?» Он снова промолчал. «Что, побили, небось? – не без злорадства продолжила она. – Поделом, поделом, будешь теперь знать, как к другим приставать… А ну, марш на урок, нечего прогуливать!» – и она легко подтолкнула мальчика наверх. Тот отшатнулся и неожиданно быстро устремился вниз. Через полминуты за ним хлопнула дверь: он стремглав БЕЖАЛ ИЗ ШКОЛЫ.
…На педсовете решался вопрос об исключении восьмиклассника Олега Лужкаева из школы. Мы с ним договорились: если я начну подбрасывать и ловить металлический рубль, то это знак ему – нужно «остыть», успокоиться, остановиться. Но договориться было куда легче, чем выполнить договор. Я мог подбрасывать свой рубль хоть до потолка – остановить Олега было невозможно…
Лужкаев действительно был человеком с трудным характером. Хотя общий язык с ним я нашёл быстро. Часто бывал у него дома, хорошо знал бабушку, папу, маму, сестру, брата и собаку, здоровенного дога, которого он как-то привёл в школу. Об этой «хулиганской выходке» с собакой на педсовете не преминули вспомнить. На педсовете ему многое припомнили.
Например, урок литературы, на котором восьмиклассники писали сочинение на тему «Кем ты хочешь стать?». Все усердно трудились. Один хотел стать офицером и защищать Родину, другая – врачом и лечить людей. Лишь Лужкаев ничего не написал. Учительница спросила его, почему он не пишет. Не получив ответа, она продолжила расспрос: «Тебе что, не нравятся никакие профессии, ничто не интересует?» Щёки Олега постепенно стали покрываться румянцем, большие глаза смотрели на учительницу вызывающе кротко. Он тихонько произнёс: «Я хочу стать маленькой речной рыбкой, а вы меня выловите и съедите». Учительница ответила резкостью. Он – матом.
…Педсовет продолжался. Я всё же попытался заступиться за Лужкаева. Но что я мог сказать: что он предан дружбе, нежно и самоотверженно любит свою девушку, искренне переживает за героев фильма, вступается за слабого во время домашних ссор? Это лирика, а не аргументы. А вот грубость, двойки, срывы уроков – это факты. Весомые и очевидные…
Однажды Олег и несколько его товарищей пришли в школу в необычном виде: отутюженные брюки, светлые рубашки, причёсанные волосы и… «бабочки». Да, именно «бабочки» были гвоздём программы. Сделанные из бумаги, раскрашенные в мелкую горошинку.
Ребята ходили по школе степенно, как бы не замечая производимого впечатления, на самом же деле очень гордые всеобщим вниманием. Они чопорно раскланивались вместо приветствия, пропускали всех перед собой при входе в класс. В общем, играли с удовольствием, и, надо сказать, у них это получалось. Лужкаев подошёл ко мне и спросил, в тон ли он надел носки. Я похвалил его вкус и выразил надежду, что джентльмены не забудут о своём достоинстве и на уроках. В ответ он развёл руки в стороны, слегка пожал плечами и тихо хмыкнул, всем своим видом говоря: само собой разумеется, сэр.
Радость длилась недолго. Одна учительница обозвала их ряжеными обезьянами. Другая заявила, что в таком маскараде к себе на урок не допустит…
Когда прозвенел звонок, ребята выскочили из туалета и быстрым шагом, возбуждённые, направились в класс. Они были без «бабочек», рубашки распахнуты, воротники пиджаков подняты, волосы специально взлохмачены. «Теперь мы хулиганы», – бросил на ходу Лужкаев. Урок был действительно сорван по-хулигански.
…Педсовет принял решение об исключении. Я договорился перевести Лужкаева в соседнюю школу. Уже через неделю Олег стал проситься обратно. Новый педсовет, сменив гнев на милость, потребовал от него представить в письменном виде покаянное заявление с просьбой о возвращении в родные пенаты. Он написал: «Я, Лужкаев Олег, находился в этой школе с первого класса. Прошу дать закончить обучение здесь. Постараюсь вести себя удовлетворительно». Прочитав заявление, я попытался его исправить. «Что это за «находился»? Так не пишут: напишем «учился». И ещё: не «постараюсь себя вести», а «буду себя вести», ну, пускай, «удовлетворительно». Он внимательно посмотрел на меня и тихо, но твёрдо заявил: «Я ничего переделывать не буду, здесь все написано правильно». На этот раз я его не уговаривал: знал – это бесполезно.