Перегрин
Шрифт:
— Наши возвратились! — прокричал кто-то внутри каструма.
Вернулся отряд, посланный на помощь центурии, охранявшей скот. Видимо, нумидийцы специально атаковали сперва там небольшими силами, подождали, когда часть легиона уйдет из каструма, и напали на него главным отрядом. План был хорошо, но стойкость оставшихся римлян спутала его.
Ко мне подошел центурион, защищавший пролом в частоколе. Ростом он был на полголовы выше, что для меня в последнее время непривычно. Лицо — одни шрамы. Такое впечатление, что собирались сделать отбивную и почему-то передумали. Может, мясо показалось слишком старым.
— Ты кто такой? — спросил центурион строго, как нашкодившего подростка.
Я решил не забивать ему голову своими непривычными для римского уха именем, отчеством и фамилией, ответил просто и понятно:
— Опцион с либурны «Стремительная». Прибыл сюда с посыльным офицером.
— Ты вовремя подоспел и хорошо проявил себя. Доложу легату, — пообещал он и разрешил: — Твои люди могут собирать добычу с убитых вами.
Часть его легионеров уже приступила к этому увлекательному занятию.
— Присоединяйтесь! — крикнул я своим подчиненным, показав на убитых врагов, и сам решил спуститься в ров, обшмонать царскую особу, как предполагаю, не нищую, иначе большая часть ценной добыче достанется другим.
Его труп был под еще двумя. Точнее, один был полутрупом. Его ранили пилумом или гладиусом в живот, и бедолага был еще жив, пускал розовые пузыри ртом с судорожно сведенными от боли, обескровленными губами. Обычно губы у нумидийцев темно-красные с синевой, а у этого были темно-синие. Глаза с расширенными от боли зрачками смотрели сквозь меня. Я бы показывал этого раненого всем, кто мечтает о военной карьере, чтобы знали, как она чаще всего заканчивается. Раненый замер, почувствовав мой кинжал на шее, а когда я полоснул по сонной артерии, и фонтанчиком выплеснулась алая кровь, выдохнул с облегчением. Лицо сразу расслабилось, стало по-детски мягким, спокойным. На нумидийском командире золота было немного, только сережки и браслет на левом запястье, зато с большими и красивой формы лазуритами, которые до сих пор в высокой цене. И кольчуга на нем была хорошая, с меньшими кольцами, чем у меня, и, как следствие, более легкая и надежная, дополненная ожерельем из более крупных колец, наверное, от другой. Под кольчугой надеты две шелковые пурпурные туники, почти новые. Любая ткань, покрашенная в пурпурный цвет, становится в два-три раза дороже, а уж шелк, который пока что большущая редкость у римлян, и вовсе стоит целое состояние. Они были малость великоваты на меня, но все равно решил оставить себе, потому что вши начали уже доставать. Да и против стрел будет дополнительная защита. Сапоги на нем были из вареной кожи — растительного дубления, дополнительно прошедшей через погружение в горячую воду, из-за чего села и стала тверже, не любой меч разрубит или проткнет такую. Тоже сгодятся мне. Я сложил все это на щит с львом со скипетром, сверху кинул сломанную стрелу, обычный римский гладиус в ножнах с серебряными вставками, висевшей на портупее и кинжал с рукояткой из слоновой кости в серебряных ножнах, висевший на ремне с серебряной пряжкой в виде львиной морды. Для царской особы слабовато. То ли я ошибся с родословной нумидийского командира, то ли туземные цари страдают склонностью к аскетизму. Дальше собирал свои стрелы, мечи и иногда попадались серьги, кольца и браслеты из серебра или бронзы — то, что мало весит и занимает мало места, чтобы унести с собой и продать в Симиттусе или Табраке, потому что здесь маркитанты купят за гроши. С золотом у нумидийцев отношения, видимо, не сложились, а ведь где-то в горах южнее этих мест его добывают в немалых количествах. Может быть, мне просто не повезло.
26
Раньше я видел Квинта Цецилия Метелла только издали и в доспехах, и он смотрелся орлом. Вблизи оказался похож на воробья, промокшего под дождем. Наверное, такое впечатление складывалось из-за редких, наполовину седых волос, прилизанных и зачесанных так, чтобы прикрывать лысину на макушке. Когда бывший консул наклонял голову, начес сползал вперед, открывая незагорелую лысину, а когда поднимал, возвращался на место, напоминая забрало, которое почему-то закрывалось не вниз, а вверх. При этом голос у наместника был каркающий, вороний. Говорил таким тоном, что собеседнику должно было сразу ясно и понятно, что изрекаются истины, умнее и правильнее которых быть не может в принципе. Как он с такими талантами выигрывал суды, без чего в Римской республике невозможно сделать карьеру — представления не имею. Остается предположить, что Квинт Цецилий Метелл был приятным исключением из сутяжной традиции римского народа. На нем чистая белая туника с двумя широкими вертикальными пурпурными полосами, сообщавшими о его сенаторском статусе. Видимо, переоделся после боя. Наместник сидел за длиной стороной прямоугольного стола, рассчитанного, судя по количеству табуреток, на восемь человек и застеленного темно-красной скатертью, в своей кожаной палатке, разделенной плотной черной шторой на две неравные части. В меньшей части стоит низкая походная кровать, накрытая черным шерстяным одеялом, я вижу часть ее, потому что штора задвинута не до конца. На столе перед Квинтом Цецилием Метеллом бронзовые кувшин и чаша с красным вином. Время от времени он отхлебывает из чаши с сербаньем, будто пьет крутой кипяток.
Я стою по другую сторону стола и думаю о том, какое вино пьет наместник? Неужели ту же бурду, что иногда дают нам не столько для питья, сколько для того, чтобы разводить ей воду во избежание заразных болезней?! Именно так должен поступать Неподкупный, но то, как он сладостно причмокивает сочными, плотоядными губами после каждого глотка, не совмещается с его прозвищем.
— Центурион Примус Осторий сказал мне, что, только благодаря твоему отряду, удалось сдержать врага. Он также отметил твои личные заслуги в стрельбе из лука и рукопашном бою. Последнее особенно похвально для того, кто служит на флоте. Если бы ты был гражданином республики, я бы приказал перевести тебя в легион, — прокаркал наместник.
— Можешь дать мне римское гражданство и сделать так, как хочешь, — перебив, подсказал я.
Видимо, это предложение было слишком крамольным, потому что Квинт Цецилий Метелл сбился с мысли и надолго замолчал, то ли обмозговывая мое предложение, то ли вспоминая, что хотел сказать, то ли и то, и другое вместе.
— Я решил наградить тебя «Торквесом и имулами», — наконец-то изрек он, — но если и дальше будешь воевать так же отважно, то получишь римское гражданство и перевод в легион.
— Благодарю за оказанную честь! — как можно радостнее рявкнул я.
Золотые висюльки и браслеты, конечно, не сравнить с гражданством, наличие которого сильно упрощает жизнь, но и на том спасибо!
— Кезон Мастарна сказал мне, что это по твоему совету захватили нумидийскую галеру. К сожалению, я не могу наградить тебя «Морским венцом», который помог бы в продвижении по службе на флоте, — продолжил наместник, отхлебнул вина и почмокал губами, давая мне время оценить широту и доброту его души.
Мне ничего не оставалось делать, как поблагодарить и за не оказанную честь.
— Награды изготовят завтра, и послезавтра утром вручу их, — сообщил он. — Ты еще будешь здесь?
— Это зависит от Кезона Мастарны, — ответил я и, решив ускорить свое убытие, рассказал: — Я приставлен к нему со своим отрядом в качестве охраны. Как только он решит вернуться в Рим, так и я убуду. Наша либурна «Стремительная» стоит в Табраке. Там же и захваченная галера, — напомнил ему. — Ждут твоего приказа, где продать ее и как разделить добычу.
— Кезон пробудет здесь до дня твоего награждения, после чего тебе придется вернуться на свою либурну, — решил Квинт Цецилий Метелл. — Представляю, как скучно на ней служить, и понимаю твое желание перевестись в легион. Надеюсь, у меня еще будет повод удовлетворить твою мечту.
— Приложу все усилия! — рявкая я, изображая на лице умиление.
Мое показное рвение размягчило сердце старого наместника, заставило улыбнуться по-отцовски и вяло махнуть рукой, отпуская:
— Иди отдыхай, ты сегодня славно потрудился!
Я лихо, как учили в мореходке, развернулся через левое плечо и строевым шагом покинул палатку.
Награждение проходило на скошенном пшеничном поле возле каструма. Свободных от службы легионеров, примерно половину, построили поцентурионно буквой П. Мой отряд стоял крайним в правой стороне. С четвертой стороны стояли старшие офицеры во главе с наместником Квинтом Цецилием Метеллом и легатом Публием Рутилием. Сперва наградили отличившихся легионеров. Двоим вручили золотые «Торквес и имулы» и семерым серебряные фалеры. Каждое вручение награды сопровождалось аплодисментами всех солдат и офицеров. Последним вызвали меня, изрядно перековеркав имя. Я даже не сразу понял, что вызывают меня, только по тому, что все повернули головы в мою сторону. Квинт Цецилий Метелл лично вручил мне награду. Торквес — это простенькая гривна с маленькими бульбашками на концах в виде круглой булавы, которыми вооружены некоторые всадники, а имулы — уменьшенные копии, надеваемые на запястья. Выглядели они золотыми, но по весу я догадался, что римляне верны себе, тратят драгоценные металлы только на облицовку, а внутри, как мне позже сказали, бронза. Все равно было приятно. Думал, что мне, прожженному волку, будет пофиг, но сердце радостно забилось, когда пара тысяч человек захлопала в ладоши, приветствуя героя. Есть в этих ритуалах что-то, что затрагивает глубинные струны души, не зря они просуществует тысячелетия. Еще больше порадовало отношение ко мне легионеров после награждения. Теперь я для них был типа своим парнем, пусть и перегрином. Даже соседи по палатке стали обращаться со мной запросто, как со старым боевым товарищем. Это тоже оказалось для меня важным, аж прямо расчувствовался. Старею, наверно…