Периферия, или провинциальный русско-калмыцкий роман
Шрифт:
– Спасибо! Остальное тебе занесут в контору, простите, в офис.
Герел внимательно наблюдала, как он тяжелой походкой, нескладный, неухоженный и постаревший, поднимался к своей лестничной двери.
Она прокричала ему вслед:
– Живи, как хочешь, Олег Зеленский!
– и вылетела на полном форсаже со двора.
ПРОРЫВ
(часть третья)
Фантастика в период своего зарождения в качестве литературного жанра, как правило, именовалась, - «научная». Потом, когда эпоха инженерных предсказаний закончилась, появилась, так называемая, социальная
Зеленский имел обыкновение каждую новую элистинскую книгу рассылать по различным московским издательствам, наивно полагая, что там это кому-то нужно. Ему приходили на E-mail и по обыкновенной почте стереотипные ответы, вроде:
«Ваше предложение нас не заинтересовало».
В одном таком ответе было до полной неузнаваемости искажено название его книги. Из этого можно было сделать вполне логический вывод, что, вероятнее всего, в этих издательствах присланные книги даже не читают. Тем не менее, по уже заведенной привычке он продолжал посылать свои новые книги в крупные издательские центры. В этом Олег не видел ничего предосудительного, вроде стремления прославиться на халяву, стать популярным. Он считал естественным желание любого литератора, написавшего книгу или сборник стихов, чтобы как можно больше людей прочитало ее. Это вполне нормальное явление. Олег не верил в писательство для ящика стола. Не то это место, где должны пылиться и истлевать рукописи, постепенно покрываясь грибком ядовитой плесени.
За полгода до «белой горячки» Олег отправил, наобум Лазаря, в известное московское издательство «Фикус» свою последнюю, «додурдомовскую», книгу «Два крокодила». Вдруг, да напечатают! И вот, совершенно неожиданно она была принята для публикации, да еще солидным тиражом. Неординарность ситуации заключалась в том, что неизвестному автору с периферии прорваться без мощной поддержки в любое столичное издательство – дело совершенно безнадежное. А, коли подобное, случилось, то данный факт, несомненно, подпадал в сферу действия ненаучной фантастики.
С начала коммерциализации издательского дела, пришедшегося на введение «рыночной экономики» в 90-е годы, любое издательство брало на себя финансовые риски по выпуску той или иной книги только при одном условии; если публикация сулила гарантированный доход самому издательству. Поэтому «ставка» делалась на заведомо продаваемые жанры. На детективы с обилием крови и секса; забойные триллеры c примитивным сюжетом; выжимающие слезу женские «любовные романы»; сенсационные разоблачения с обязательным перетряхиванием исподнего белья; лже - откровения известных и не очень известных людей; «учения» экстрасенсов, мистиков, «исповеди» всяческих «неординарных» личностей и прочую продукцию в яркой упаковке, но с тухлым содержимым.
Для производства этой макулатуры, как ее именовал сноб Зеленский, в Москве и Питере вполне хватало своего пишущего народа, технически виртуозно владеющего пером. Причем, правая рука этих «творцов», держащая перо, по глубочайшему убеждению Олега, никаким образом не была связана с мозговым центром. Думающее устройство в таких случаях было совершенно излишним. Лапотники из провинции, пытающиеся в своих книгах, в потугах и муках, отразить окружающую действительность, для такого способа производства были совершенно непригодны и даже вредны.
Да и места у этого безостановочно работающего конвейера давно были заняты, а в затылок «станочникам» фабрик по изготовлению книг дышала живая очередь из желающих сменить их на трудовом посту, дабы иметь свой кусок горького творческого хлеба.
Тем удивительнее казалось исключение из правил, такое, как «Два крокодила» Олега Зеленского. Разумного объяснения этому явлению найти невозможно, поэтому все придется списать на аномальные случайности, которые время от времени происходят в нашей жизни.
Книга «Два крокодила», хоть и не стала супербестселлером, поскольку не являлась детективом, «любовным романом» или боевиком в жанре «фэнтэзи», но продавалась очень хорошо, весьма благожелательно принималась читателями, и заставила заговорить об ее авторе, как об «открытии провинции» - цитата из рецензии в «Книжном обозрении».
Зеленский трижды по этому поводу посетил Москву, где участвовал в пресс-конференции, устроенной издательством, «выставке-продаже», трех телевизионных передачах, две из которых оказались глупейшими ток-шоу, после которых он плевался едкой слюной и выражался крайне некультурно.
На одном из ток-шоу, поддавшись обшей балаганной обстановке, на вопрос о дальнейших творческих замыслах, Олег позволил себе ответить старым калмыцким анекдотом в духе разбитного ведущего: «Пожилой калмык просыпается утром в кибитке и решает, что недурно бы и позавтракать. Безуспешно пошарив по горшкам, он философски заключает: «Был бы жир, то лепешки пекил. Слава Богу, мука нету!».
Это означало, что на ближайшее будущее у писателя Зеленского творческих планов не имеется, хотя Олег из чувства суеверия беззастенчиво врал. Собравшаяся в студии «публика» из технических сотрудников телецентра приняла экспромт писателя озадаченно. С интеллектом у нее дела обстояли чисто по-столичному – туго, никакого налета провинциальности быть не должно, иначе непонятно!
Встречи с московской богемой и издательскими кругами не окатили Олега струей вдохновения; он предпочитал спокойно работать в тишине своей комнаты, не отвлекаясь на трели телефонных звонков и пустопорожние разговоры о предназначении, гениальности, величии, популярности, рейтингах и гонорарах. Ему не нравилось, когда по поводам, не заслуживающим подобного внимания, поднимался ажиотаж: бродили какие-то полузнакомые, а в большинстве случаев совсем незнакомые респектабельные люди с бокалами шампанского и сигарами в руках, похлопывали его по плечу благосклонно со словами:
– Старик, ты гений!
Наверняка, за глаза они тут же произносили эпитеты совсем другого значения.
Герля прислала поздравительную открытку (сим-карту на телефоне Олег поменял), но он не ответил на нее, хотя это было с его стороны весьма невежливо. В глубине души он опасался, что обмен любезностями может привести к возобновлению отношений. Ему не хотелось снова раздирать уже начинающую заживать, как ошибочно полагал Олег, рану.
На гребне первого успеха еще одно московское издательство решило напечатать самую последнюю, написанную уже после заточения в сумасшедший дом, книгу Зеленского «Периферия», тиражом еще большим, чем «Два крокодила», его предыдущем московским дебютом. Известная столичная газета в рецензии на «Периферию» высказалась об Олеге как об «интересном явлении не только современной калмыцкой, но и российской литературы». Зеленскому хватило здравого смысла не расценивать внезапно покативший фарт, как признак своей литературной исключительности, тем паче, «величия». Умение иногда посмотреть на себя со стороны позволило Олегу не впасть в эйфорию, при которой вокруг головы начинает ослепительно сиять нимб «небожителя». А, вот, что было, несомненно, благоприятным, так это заметное улучшение материального положения. Это позволило ему оставить работу в редакции, суетливость и конъюнктурность которой обрыдли ему до крайней степени отвращения.