Персонных дел мастер
Шрифт:
— Так, так! — Левенгаупт бодро опрокинул стаканчик рома (бочонок был доставлен с Ямайки и столь кстати оказался в шведском обозе).— Но что еще я получу в результате стойкости ваших войск?
Кнорринг молчал, явно растерявшись, и Левенгаупт с наслаждением наблюдал, как граф не решается выговорить роковую фразу.-
Да и откуда было знать версальскому щеголю, что этот арьергардный бой заставил русских развернуть все силы и он, Левенгаупт, к своему изумлению, опытным глазом боевого генерала ясно увидел, что сил-то у русских на добрую четверть меньше, чем в его корпусе.
Следовательно, можно предположить,
— Ваше превосходительство, русские драгуны! — выручил Кнорринга в затянувшемся молчании его адъютант, указывая на левый фланг. И все увидели, как по прибрежному лугу прямо на крайнюю батарею несутся русские драгуны (это была та самая атака невских драгун, в которой участвовал Роман).
— Разрешите, мой генерал, я с моими рейтарами сомну их?! — вызвался Кнорринг.
— Действуйте, граф!
Это Левенгаупт мог разрешить графу Кноррингу — скакать впереди рейтар, рубить, стрелять из пистолетов,— ведь этой дворянской науке граф обучен сызмальства. И впрямь, рейтары Кнорринга опрокинули невских драгун и стали было гнать их к переправе, но в свой черед были здесь атакованы Вятским и Тверским драгунскими полками, приведенными принцем Дармштадтским. Разгорелся кавалерийский бой, под прикрытием которого шведская пехота отошла на лесную дорогу, увозя пушки. Отход прикрывали угрюмые рейтары, короткими наездами отбивавшие атаки драгун.
Вечерело. Стоя по грудь в ледяной воде, русские саперы стучали топорами у моста, спешно готовя переправу. Ночью по двум наведенным мостам русская армия перешла Ресгу и вышла к Лопатичам. Царская охота на Левенгаупта продолжалась.
К утру сентябрьская погода окончательно обернулась ноябрьским ненастьем. Задул пронизывающий сиверко, пошел дождь со снегом, так что на кратком привале в Лопатичах солдаты, прячась от непогоды, тесно забили не только все избы, но и хлевы, сараи и сенники. Караульные у штаба зябко ежились, закутываясь в обтрепанные плащи, и с завистью смотрели на господ штаб-офицеров, пробегающих через грязные лужи во дворе в низкую распахнутую дверь избы, откуда густо пахло щами.
Грызли тайком сухари, матерились: в отряде неделю как не было горячей пищи. Но боле всего бранили неприятеля, за коим гнались уже который день и который вновь и вновь уходил от корволанта.
Жарко натопленная большая русская печь делила штабную избу на две неравные комнаты. В той, что попросторней, толпились господа генералы и штаб-офицеры, собравшиеся для краткой консилии, в той, что поменьше, слышалось покряхтывание, бодрый хохоток: Петр, раздевшись до пояса, умывался ледяной водой, которую щедро лил ковшом на царские плечи новый царский денщик Ванька Бутурлин.
— Вали гуще! — приказывал Петр, вслушиваясь в то же время в горячий спор, что шел на другой половине.
А спор шел великий, и от того, чем он решится, возможно, зависела и судьба всей кампании. Спор был по делу. Взятый Кирилычем мальчишка-фендрик, очнувшись от контузии уже в русском плену, расплакался и дал важные показания, позже подтвержденные и другими пленными.
Из показаний этих следовало, что у Левенгаупта под ружьем не восемь, как полагали, а шестнадцать тысяч солдат. Причем солдаты эти опытные. Конный полк Шлиппенбаха состоит сплошь из дворян, полк старослужащих гренадер приведен из шведской Померании. При корпусе семнадцать тяжелых орудий, а в обозе восемь тысяч телег, груженных многими запасами.
— Словом, пороха и ядер на нас хватит! — не без горечи заключил Меншиков, когда фендрик закончил свои показания. И, обратись к принцу Дармштадтскому, спросил: — Что скажет на сие европейская воинская наука?
Принц ответствовал прямо, без мудрствований:
— Простая арифметика, господа! У шведа под ружьем шестнадцать тысяч солдат, у нас в отряде двенадцать тысяч. Шведы обуты, сыты, у них в обозах только птичьего молока не хватает, солдаты здоровы, идут не спеша. У нас- за неделю погони солдаты толком ни разу не кормлены, обувь у них разбита. Боеприпасов в нехватке. К тому же известно, что один шведский солдат стоит двух русских, как то еще раз недавно показала головчинская конфузия. А у Левенгаупта отборные полки. Потому полагаю...— Герцог Дармштадтский принял горделивую позу, которую он принимал в свое время на военных советах таких прославленных полководцев, как Евгений Савойский и Джон Черчилль Мальборо.— Потому полагаю, что до тех пор, пока не подойдут к нашему корволанту пехота фон Вердена и драгуны Боура, давать баталию мы не можем и должны идти на некоем удалении от курляндского корпуса шведов.
— И тем дать Левенгаупту уйти с обозом за Сож и соединиться с армией короля, доставив ей все необходимые им запасы?
Михайло Голицын даже заикаться перестал, столь был зол. Дабы не смотреть принцу в глаза, он смотрел на Романа, да так, что Роману казалось, что сей боевой генерал иот-вот схватит его за грудки.
— Переведи ему, — уже спокойнее продолжал Голицын,— что кроме Головчино, которое почитаю обычной в воинских делах конфузней, было и Доброе, где русский солдат показал, что, напротив, он один стоит двух шведов. И что окроме немецкой арифметики есть высшее воинское искусство и умение, когда и малым числом можно побить неприятеля!
— Боур доносит, что на подходе! — вмешался в спор Меншиков.
— Но у Боура не будет и пяти тысяч драгун, так что даже с его приходом мы лишь сравнимся с шведом по числу войск! — упрямо стоял на своем принц Дармштадтский.
Роман за время пребывания своего при особе принца убедился, что, раз составив о чем свое мнение, принц никогда затем не расставался с ним. А здесь еще принца из простой солидарности, как немец немца, поддержал бригадир Пфлуг. Очнувшись от своей обычной сонливости, он важно заключил:
— Принц прав: один шведский зольдат стоит двух русских зольдат...
Пфлуг выучился за восемь лет войны кое-как говорить по-русски. Но воинское мышление его оставалось немецким.
— Никогда русский зольдат не был лучше шведски зольдат. Под Добрым был счастливый случай генерала Голицына и только! Нужно тридцать тысяч русских зольдат, тогда — атака на Левенгаупта. До того нужно ждать фон Вердена.
Теплая фуфайка плотно обхватывала брюшко бригадира Пфлуга, и, когда он говорил, брюшко колыхалось в такт его увесистым фразам.