Персонных дел мастер
Шрифт:
Воздвигнутая по приказу многоопытного Левенгаупта шведская оборона была построена в глубину и состояла из трех позиций. На первой позиции, что проходила через выдвинутую вперед лесную поляну, были выстроены шесть гренадерских батальонов под командой графа Кнорринга.
— Даю вам шанс, генерал, отыграться за конфузию у Долгих Мхов! Смотрите, не упустите на сей раз русских драгун, бейте по ним сразу, как только голова колонны выйдет из леса!— напутствовал Левенгаупт графа и теперь с явным удовольствием видел, что на сей раз горделивый генерал-адъютант в точности выполнил его распоряжения. Правда, выходившие из леса русские драгуны рванулись было в атаку и даже потеснили поначалу
Момент был удачный, и Левенгаупт тотчас бросил в атаку драгун Шлиппенбаха. Лихая дворянская конница ударила на невских драгун с фронта, с флангов невцы попали под огонь гренадер Кнорринга, и кончилось тем, что драгуны были опрокинуты на свою выходящую из леса пехоту. Отступавшие драгуны смешались с рядами строящихся в линию ингерманлапдцев. Шлиннен-бах на их плечах ворвался в центр русской позиции и захватил русскую батарею.
— Отменная атака!— Левенгаупт повернулся к Клинкострёму, шведскому дипломату, посланному из Стокгольма младшей сестрой короля Ульрикой Элеонорой с письмом в королевский лагерь и приставшему для пущего сбережения в Шклове к корпусу Левенгаупта.
Однако Клинкострём, человек штатский, сколько ни таращился в подзорную трубу, ничего не мог различить в густом пороховом дыму, смешавшемся с утренним туманом. Непонятно было, где свои, где чужие, поскольку бой от дороги переместился в лес, где все окончательно перемешалось: и русские драгуны и драгуны Шлиппенбаха, ингерманландцы и гренадеры Кнорринга.
— А эвон и царский павлин, Меншиков! — указал Левенгаупт, и вот царского любимца Клинкострём, точно, увидел. В пурпурном, развевающемся на ветру плаще, Меншиков вел в конном строю в помощь ингерманланд-цам и невцам сибирских драгун.
Из леса драгуны могли выйти только густой колонной, а меж тем шведы успели завернуть русские пушки и ударили в упор картечью. Под Меншиковым упала лошадь, драгуны попятились, и Левенгаупту было ясно, что нужен последний натиск, чтобы загнать колонну Меншикова в лес.
Но в этот момент его адъютант, обернувшись влево, вдруг тревожно воскликнул:
— На проселке русские, мой генерал!
Левенгаупт, однако, уже и сам ясно видел, что в полутора верстах от поля баталии, по заброшенной дороге, не прикрытой шведами, из леса выходит и спешивается конная русская пехота.
— Разведка доносила, что та дорога в слякоть совсем непроходима!— сердито бросил Левенгаупт своему адъютанту. Меж тем тысячи зеленых фигурок все выходили, выходили и выходили из леса.
«Впрочем, пока они разберутся и построят правильную линию, здесь все будет кончено!— подумал Левенгаупт.— А затем я заверну драгун Шлиппенбаха и гренадер Кнорринга на нового неприятеля. Дайте мне только час, один час...»
Но русский генерал не дал шведам этого часа. К своему немалому удивлению, шведский командующий увидел, что, так и не выстроив правильный строй, который полагался линейной тактикой, выходящая из леса пехота русских попросту густой толпой повалила выручать попавшую в беду колонну Меншикова.
Русским генералом, который не дал Левенгаупту желанного часа, был Михайло Голицын, ехавший в авангарде правой колонны, впереди своих любимых семеновцев. В этом гвардейском полку он начинал некогда свою службу под Азовом, с семеновцами он брал Шлиссельбург и уже который год был бессменным командующим вторым гвардейским полком русской армии. Ежели в Преображенский полк брали великанов под стать самому царю, то в Семеновский полк брали людей хотя и невеликого роста, но хватких, крепких и расторопных, каким был и сам князь Михайло.
«Неважно, что ростом не вышел, был бы умом не обделен...» — говаривал князь Михайло при зачислении дворянских недорослей в свой полк, и у семеновцев с самого основания полка были свои привычки: там, где преображенцы шли мерным шагом, семеновцы — бегом, где преображенцы стояли щитом, семеновцы рассыпались цепью, словом, то был полк так называемой легкой пехоты, скорый на ногу, легкий на подъем.
Выскочив с разъездом на лесную поляну, князь Михайло сразу определил, что колонна Меншикова неожиданно атакована на марше и что шведы вот-вот загонят ее в лес. И хотя он недолюбливал светлейшего и почитал его главным своим соперником по воинской удаче и славе, однако он и на минуту не задумался: подать аль не подать сикурс Меншикову? Более того, каким-то неопределенным, развившимся за долгие годы войны чувством князь Михайло сразу уловил, что все решают сейчас минуты, и, не построив семеновцев в правильную линию, повел их в атаку. Заходил-то он сейчас во фланг и в тыл шведам и правильно рассчитал, что, поставленные между двух огней, шведы не выдержат. И впрямь, не ожидавшие атаки с тыла гренадеры Кнорринга ударились в бегство, и князь Михайло вместе со своими гвардейцами отбил захваченную было шведами русскую батарею, пушки эти снова были повернуты против шведов, и весь их левый фланг был за какие-нибудь полчаса разгромлен наголову. Правда, Шлшшепбах успел-таки в порядке отвести своих драгун и выстроил их для новой атаки. Но к этому времени возглавляемые самим Петром преображенцы и астраханцы стремительно дебушировали через лес и, построив правильную линию, приняли на себя конную атаку Шлиппенбаха. Шведская кавалерия была встречена столь жестоким огнем, что драгуны Шлиппенбаха смешали ряды и завернули назад, так и не врубившись в русскую пехоту.
— Распорядись играть общее отступление авангарду!— приказал Левенгаупт адъютанту. И, обратившись к Клинкострёму, добавил: — Говорят, господин дипломат, вы большой любитель театра. Ну что ж, вы видели первый акт воинской драмы. Отправимся же на главную позицию и узрим главное действие.
— Да, это интереснее, чем Расин в Дроттингхоль-ском театре! Но надеюсь, поворот театральной сценой будет в наших руках! —Легкомысленный дипломат лихо тряхнул буклями версальского парика и поскакал вслед за генералом, заранее представляя, какими красками опишет он в салоне принцессы Ульрики Элеоноры это полное превратностей сражение.
А Левенгаупт уже забыл о своем спутнике, весь поглощенный новыми заботами и соображениями.
«Столь удачно начать и столь плохо кончить!— мрачно размышлял шведский командующий.- Эти русские дерутся как черти! Надобно принять меры предосторожности и немедля отозвать на подмогу рейтарские полки, посланные для охраны той части обоза, что уже ушла на Пропойск».
Печально запели отступление горнисты Шлиппенбаха, а две колонны русских соединились тем временем на поле баталии. Только справа в лесу раздавались отдаленные выстрелы. Это спешившиеся сибирские драгуны Меншикова догоняли разбежавшихся по лесу шведских гренадер.
Петр обнял светлейшего:
— Что скажешь, камрад? Запоздай наш сикурс, почитай, сидел бы ты, яко кулик в болоте.
В этот миг адъютант доложил о первых трофеях: взяты были четыре знамени, две пушки, сотни пленных. Но самый большой трофей доставил под конец арьергардного боя Кирилыч, приведший взятого им в лесной яме генерал-адъютанта шведского короля графа Кнорринга прямо к Меншикову.
Вид у парижского петиметра был самый жалкий. При бегстве и падении в медвежью яму граф изодрал свой щегольской кафтан, потерял парик, оцарапал лицо. Тем не менее он отвесил светлейшему ловкий версальский поклон, вызвавший невольный смех Меншикова и его офицеров.