Пертская красавица (ил. Б.Пашкова)
Шрифт:
менестрелей, что ее носительнице присвоена степень мас-
тера Веселой, или Утешной, Науки. С левого бока на яр-
ко-синей шелковой ленте висела через плечо маленькая
сумочка.
Густой загар, белые как снег зубы, черные блестящие
глаза и кудри цвета воронова крыла наводили на мысль, что
родина ее лежит на юге Франции, а лукавая улыбка и
ямочка на подбородке подтверждали догадку. Густым
кудрям, навитым на золотую иглу, не давала рассыпаться
шелковая сетка с золотыми нитями. Короткие юбки, чуть
ниже колен, богато расшитые под стать жакету серебряной
тесьмой, красные чулки да сафьяновые полусапожки до-
вершали наряд, далеко не новый, но убереженный от пятен:
это было, как видно, праздничное платье, тщательно под-
держиваемое в благоприличном виде. Певице было с виду
лет двадцать пять, но, возможно, тяготы скитаний до вре-
мени пригасили свежесть первой молодости.
Мы уже сказали, что девица держалась бойко, и можем
добавить, что у нее всегда были наготове улыбка и острое
словцо. Но ее веселость казалась нарочито усвоенной как
непременное условие промысла, в котором, может быть,
самым тяжелым была необходимость постоянно прикры-
вать улыбкой душевную муку. Так, по-видимому, обстояло
дело и с Луизой. О своей ли подлинной судьбе рассказы-
вала в балладе певица или была у нее иная причина для
горести, но временами у нее пробивалась струя затаенной
печали, не дававшей свободно литься живому веселью,
какого безоговорочно требует занятие Утешной Наукой. И
даже при самых бойких шутках девушке недоставало
дерзкого задора и беззастенчивости ее сестер по ремеслу,
которые не лезли за словом в карман, чтоб ответить ост-
рослову на скользкое замечание или поднять на смех вся-
кого, кто их перебивал или мешал им.
Заметим здесь, что женщины этого разряда, очень в тот
век многочисленного, понятно, не могли пользоваться
доброй репутацией. Тем не менее обычай покровительст-
вовал им, а законы рыцарства настолько их ограждали, что
лишь в редчайших случаях можно было услышать о зле или
обиде, нанесенной таким девушкам-бродяжкам, и они
благополучно проходили туда и обратно повсюду, где
вооруженного путешественника ждали кровавые столкно-
вения. Но хотя уважение к их искусству обеспечивало
странствующим менестрелям, будь то мужчина или жен-
щина, покровительство и неприкосновенность, они, по-
добно нашим современным служителям общественного
увеселения – уличным музыкантам, например, или бродя-
чим актерам, – жили слишком беспорядочной, полуни-
щенской жизнью и, значит, не могли считаться почтен-
ными членами общества. Мало того – среди более строгих
католиков этот промысел считался нечестивым.
Такова была девица, которая, расположившись на
упомянутом небольшом возвышении, с виолой в руке по-
дошла поближе к обступившей ее публике и назвалась
«мастером Веселой Науки» – что, заявила она, удостове-
ряется грамотой от Суда Любви и Музыки, состоявшегося
в провансальском городе Эксе* под председательством
галантного графа Эме. «Оный граф Эме, краса и гордость
рыцарства, ныне обращается с просьбой к кавалерам ве-
селой Шотландии, славящимся по всему свету храбростью
и учтивостью, разрешить бедной чужестранке познакомить
их с ее искусством, которое, быть может, доставит им не-
которое удовольствие». Любовь к песне, как и любовь ь
сражению, была в тот век общим пристрастием, н если кто
не разделял его, то делал вид, что разделяет, поэтому
предложение Луизы не встретило ни у кого отказа. Все же
старый, хмурый монах, затесавшийся среди публики, счел
нужным указать музыкантше, что, хотя ее по особой ми-
лости допустили сюда, он надеется, что она не станет петь
или говорить ничего несообразного со святостью места.
Певица низко наклонила голову, тряхнула черными
кудрями, истово перекрестилась, как бы отвергая самую
возможность такого проступка, и запела «Балладу о бедной
Луизе», которую мы полностью привели в предыдущей
главе.
Но только она начала, как ее прервали крики:
– Расступись… расступись… Дорогу герцогу Ротсею!
– Не нужно, не тесните из-за меня никого, – учтиво
сказал рыцарь, въехав во двор на благородном арабском
скакуне, которым он управлял с удивительной грацией,
хотя так легко перебирал поводья, так неприметно нажи-
мал коленями и покачивался в седле, что любому наблю-
дателю, кроме опытного наездника, подумалось бы, что
конь ступал как хотел и ради собственного удовольствия
нес так грациозно седока, а тот по лености не давал себе
труда об этом позаботиться.
Принц был одет очень богато, но с неряшливой не-
брежностью. При невысоком росте и крайней худобе, он
был удивительно изящно сложен, а черты его лица были
просто красивы. Но тусклая бледность лежала на этом ли-
це, изнуренном заботами или распутством, либо вместе и
тем и другим. Запавшие глаза были мутны, как если бы