Первач
Шрифт:
Так много было вопросов, и он боялся, что испугает их своим напором. Но существа откликнулись дружным и радостным хором, как будто все это время только и ждали его просьбы.
«Мы часть Круга! Мы часть Круга!.. И ты тоже!.. Все — часть Круга. Только не все хотят это понять…»
Кружащиеся вверху птицы остановили свой полет, на мгновение зависнув в воздухе, и вдруг начали стремительно падать вниз, врываясь в тела албаст, растворяясь в них. Однажды пройдя через это и теперь нисколько не испугавшись, он испытал восторг от происходящего, а голоса, проникающие
…Птицы — не из плоти и крови. Они — идея, виртуальное воплощение могущества особой природы. Чтобы увидеть их, пусть даже в искаженном собственным восприятием виде, нужно духом и разумом соответствовать этой природе. А воплощались они в самом прямом смысле — вонзаясьв тело разумного существа. Для албаст это был необходимый симбиотический ритуал, позволяющий в какой-то момент обрести особые и остро необходимые возможности и знания, которых они были лишены в телесном своем состоянии. Для человека же этот ритуал позволял не только существовать в Полосе, но и давал возможность перейти в тот мир, из которого эти существа явились…
Вонзились птицы и в его плоть, и тело стало таким легким, что он потерял ощущение пространства. Отчасти это походило на то состояние, в котором он побывал под действием антидепрессантов, когда (Тихон или Алекс? оба вместе?), извлеченный на свет божий из завала в шахте, угодил в больничную палату. Угловатый мир белой комнаты, где ты лежишь, похож на податливый воздушный шар. Твоя кровать не внизу на полу, а колышется где-то в перевернутом вверх дном пространстве, состоящем из осколков, каждый из которых вертится подобно стекляшкам в калейдоскопе, пытаясь найти свое место. И предшествующее трезвое состояние, в котором ты пребывал до введения лекарства, воспринимается бредом, сном. А реальность — вот она, именно здесь и сейчас…
Пространство расступилось. И время стало податливым. Оно как будто начало отматываться назад. Он понял, что нашептывающие голоса хотят рассказать ему, с чего все началось. Как открылся вход в их мир. Пусть доступный для немногих. Но все же доступный…
Пространство вновь превратилось в Свет и Пустоту, вместе образующие то, что он воспринимал, как молочный туман перед глазами. Подобно миражу, из небытия возник объятый огнем город. Реальный. Дымящиеся развалины вокруг. Скрючившиеся в неподвижности черные фигурки людей, сожженных огнем. Пылающие деревья, остовы автомобилей. Город продолжает содрогаться от взрывов. Гудит земля. И вдруг она разверзается. Но не от взрывов, а будто от чудовищной боли. И гигантские трещины расползаются извилистыми щупальцами.
Но что-то не так в этой взбунтовавшейся реальности. Из трещин вырываются лучи света, а не огонь. И происходит странное. Свет из-под земли укрощает пламя пожаров. Но никто не может видеть того, что происходит. Живых нет. Мертвым все равно. Сделав свое дело, подземный свет вновь уходит в трещины, но не исчезает совсем — и трещины продолжают светиться замысловатыми узорами. Неслыханная тишина воцаряется вокруг. И постепенно город погружается в туман. В нем заметны мелькания странных теней.
Хочется рассмотреть эти тени, но они слишком быстры. И чтобы разглядеть их, необходимо, чтобы время замедлило ход. Немного усилия, и он видит, что тени —
Обуреваемый сомнениями, он устремляется вперед за следующей серебристой тенью, но та успевает исчезнуть в ярком луче. А следующий луч вдруг притягивает его к себе. Охваченный ужасом, он понимает, что падает в пропасть. Но луч обволакивает его целиком, спасая от убийственного подземного жара. Начинает возвращаться ощущение верха и низа. Теперь это не луч света, а спасительная оболочка, пузырь, подчиненный его желанию плыть сквозь раскаленное пространство лавы.
Поток огня, в котором он плывет, устремляется то вниз, то ввысь, пронося его по внутренностям чудовищно огромного организма, которым, кажется, является сама Земля. И вот он выныривает на поверхность. Но не огонь перед ним, а воды огненно-рыжего океана.
А между тем пузырь света теперь поднимается вверх, все выше и выше. Перед его взглядом поднимаются разверзнутые скалы, омываемые рыжим океаном. Повернувшись, он видит солнце. Необычно яркое, огромное и совсем не похожее на то, к которому привык. Он смотрит вниз и на странно красном ковре раскинувшегося внизу берега замечает не менее странный город. Необычны его дома. Да и непонятно, можно ли назвать домами эти строения, устремляющиеся ввысь, словно кристаллы, растущие из самой земли.
Полет замедляется, и он ощущает, что начинает опускаться вниз. Настал момент, когда различимы стали подробности. И теперь более четко видны фигуры существ. Албасты! Их много. Сотни, может быть, тысячи! А между ними — крохотные людские фигурки. Он щурит глаза, чтобы разглядеть все, как следует, и вдруг понимает, что люди потому так малы, что это фигурки детей. Разных по возрасту. От совсем крохотных, недавно рожденных (их держат в своих длинных лапах албасты) до почти взрослых детей, достаточно развитых, с уверенными и пытливыми взглядами. И меж детьми, обнимая их, подобно добрым учителям, повсюду стоят серебристые двуногие существа.
И в голове снова зашумели голоса:
«Они часть Круга и знают об этом…»
«Они скоро вернутся к вам!..»
«Они…»
Путешествие обратно оказалось таким стремительным, что Тихону представилось, будто он упал на свою кровать с высоты небоскреба.
Громко крича, он очнулся.
Темные стены, гудение кондиционера, влажное постельное белье заставили его вспомнить, где он находится.
На этот раз ни одна подробность сна не ускользнула из его памяти. Даже спустя час бодрствования, пока он лежал, мысленно пересматривая сон, Тихон мог бы рассказать обо всем, что видел. Даже больше: кое-какие подробности всплыли по мере того, как он вспоминал.
«Так вот зачем я здесь — чтобы открыть им глаза!!!»
И когда эта мысль окончательно овладела его сознанием, Тихон вскочил с кровати и подбежал к двери. Заколотил в нее обеими руками.
— Позовите доктора Верховцева!.. — крикнул он, продолжая дубасить в гладкую поверхность.