Первопричина 2: Возмездие Красного Медведя

Соболь Артём

— Я сдаюсь, не стреляйте, — вставая на колени киваю.

— Молодец. Мордой на землю.

— Да…

Тварь. Недочеловек. Смеешь приказывать мне. Мало я вас поубивал. Ну…

Выхватываю нож, по ушам бьёт звук выстрела. В глазах медленно темнеет, каждый вдох вызывает боль в груди. Теряю равновесие, падаю вперёд и вижу…

Солдат сдвинув шапку назад плюёт на землю, перехватывает автомат и убегает. За ним бегут остальные. Лязгая гусеницами проезжают танки.

Скоро

всё скоро закончится. Я уже не слышу, но всё ещё вижу. Наши войска, всех солдат кто не сбежал, но от страха не в силах защищаться, просто сносят. Их расстреливают, закалывают штыками и ножами. Окопы забрасывают гранатами. Танки поливают огнём пулемётов.

Бесславный конец.

Там же. Влад.

Позиции берём почти без боя. Давление Серафины и их с Морозовой фокусы, по натравливанию на фашистов местной живности, видений и воровства местных свою роль сыграли.

Белка, Роза и Фая улетают преследовать сбежавших. Мы идём по селу… Село большое, вытянутое. Народу… Нацисты, на что и был расчёт, бросая оружие идут сдаваться. Серафина говорит что мои фокусы и выпендривания поставили точку. Нервы не выдержали. Предпочли плен смерти. Однако выживут не все.

Вместе с Быстрицким, Горчаковым, Савиным и прибежавшим Никифоровым идём по улице, созерцаем ужаснейшие картины.

— Ну? — останавливаясь у яблони и смотря на висящие на ветвях тела детей с табличками «партизан» спрашиваю. — У кого-нибудь ещё есть сомнения с кем мы воюем?

— Давно уже нет, — сняв шапку шепчет Быстрицкий. — Вася, детей снять и похоронить. Влад…

— Я в порядке, — стараясь не смотреть на жуткую яблоню киваю. — Идём. Дальше…

А дальше начинается самое страшное. Серафина и Морозова со своим отрядом мозголомов, то есть небольшой группой бойцов аж в целых пять человек, среди местных отыскивают пособников, предателей, карателей и полицаев, коих к сожалению находится немало. Староста, кое-какое руководство, ну и всякие отбросы с радостью приняли местные порядки и с особым рвением служили нацистам.

Служили… Сейчас все они, кричат и пытаются доказать что невиноваты. Их заставили, другого выбора не было. Однако девушек не обмануть. Они проверяют всех, всё видят и виновных отводят в сторону, невиновных отпускают по домам.

— Их надо было бомбой, — мотает головой Никифоров. — Товарищ капитан.

— Конечно, Вань, можно было. Всех. Вот только эта наша земля. Предлагаешь превратить её в обугленную пустошь?

— Нет но…

— А тут никаких но, — закуривая улыбаюсь. — Дойдём до Европы, там разгуляемся. А здесь только в крайнем случае.

— Товарищ маршал! — волоча за руку пацана лет десяти кричит Нестерова. — Посмотрите.

Пацан вырывает руку, показывает Рите язык, вытирает рукавом чумазый нос, вытягивается и неуклюже прикладывает руку к лохматой, явно не своей если судить по размеру шапке.

— Разрешите доложиться? — глядя на нас огромными глазами спрашивает мелкий.

— Докладывай, боец, — встав перед ним кивает Быстрицкий. — Только представься.

— Захарка… Ой… Руденко Захар. Мы сопротивление, подпольщики.

— Тебе лет сколько, подпольщик? — скалясь спрашивает нарисовавшийся рядом с нами Сидор.

— Девять, — бледнея от жуткой улыбки Громова отвечает мелкий. — Я большой.

— Боец, не отвлекайся, — качает головой Быстрицкий.

— Нас двенадцать! — вытягиваясь кричит Захар. — Все и дядька Еремей в лесу. Я и Алёнка ведём разведку.

— Алёнка?

— Сестра! — кричит Мелкий. — Ходим по посёлку, смотрим, запоминаем. Бегаю в лес, рассказываю. Потом дядька пакостит фашистам. Патрули режут, машины взрывает, яд в еду сыплет.

— А родители твои где?

На такой вопрос Захар мрачнеет, опускает голову и шмыгает носом.

— Убили… Последнее время совсем взбесились. Папку с мамкой расстреляли. Алёнку… Мы не сдавались! Нам сообщили что маршал Быстрицкий и семья Константиновых фашистов бить начали. Нам партизаны весточку передавали. Наши наступают… А вы маршала Быстрицкого и капитана Константинова не видели? Я им доложиться хочу. Полицаи когда о них говорили, говорили шёпотом. Они хорошие люди, раз так предателей пугали.

— Так вот они, — указывая на нас улыбается Сидор. — Знакомься.

Глядя на нас мелкий совсем теряется, говорит что-то неразборчивое, в итоге начинает плакать и вцепляется в ногу Сидора.

— Товарищ маршал, — растерянно глядя на Быстрицкого начинает Сидор. — Как бы… Жалко мальца. Может…

— Можно, — кивает Быстрицкий, присаживается и улыбаясь подзывает мелкого к себе. — Ну что, красноармеец, теперь ты с нами. Вот это, дядя Сидор. Слушайся его. Ну, а теперь рассказывай всё что знаешь.

Знал мелкий много, и всё это… Звучало неправдоподобно, но учитывая обстоятельства и то что парнишка адекватный, воспринимали мы это серьёзно.

По обстановке. Фашисты, большая их часть отступили в сторону лагеря смерти. Трое, в штатском, странного вида ушли к церкви, но нам туда ходить не стоит она страшная. Кривая и рядом с ней даже птицы не летают. Со слов мелкого, местный батюшка, нормальный, куда-то исчез. Тут же появился новый и начал обещать людям спасение, лучшую жизнь и райские кущи. Если конечно местные отринут предрассудки и примут новую веру. Местные, хоть и соглашались, но молиться о спасение, бегали к бабке Ефросинье, которая, каким-то чудом сохранила нормальную икону. Нормальную, потому что изображён на ней настоящий святой, а не как у тех, то есть крылатая смесь козла с волком. Да и, с недавних пор, всем становилось плохо от этих новых икон. Со слов Захара, люди на них смотреть не могли, глаза резало.