Первостепь
Шрифт:
– Нет! Маковый Лепесток никуда не пойдёт без Но-А! Ей нужен Но-А. Никуда не пойдёт без Но-А. Умрёт без Но-А. Умрёт!
Закрыла глаза. Дрожит крупной дрожью, в конвульсиях содрогается, кажется, впрямь умирает, кажется, вот-вот умрёт, а шаман… шаман только смотрит, как в ступоре, смотрит, забыл все слова, и про бубен забыл, и про всё. Про Но-А только, кажется, хочет узнать. Кто же этот Но-А и откуда? Хочет узнать, но не может спросить, всё забыл… и вдруг голос. Чужой. Как из-под земли… Из-за чума. Снаружи. Кричит:
– Дочка! Он уже близко. Они за горой. Мы скоро найдём
Чужой голос смолк. Будто не было. Однако Маковый Лепесток шепчет в ответ: «Потерплю»… Перестала дрожать. Просыпается. И шаман вдруг очнулся. Вдруг понял: это Пёстрый Фазан там за чумом. Он привёл к нему дочку и вышел. Шаман, наверное, полагал, что тот вовсе ушёл. А тот был рядом. Оставался за чумом. Всё слышал. И вдруг вмешался. Вдруг спас. И дочку спас, и шамана. Молодец, Пёстрый Фазан. Какой молодец!
Сел Еохор на пол напротив девочки. Глядит ей в глаза, улыбнуться пытается. «Всё хорошо». Наверное, всё хорошо. Пока что всё хорошо. Далеко ещё до тех испытаний. Она их больше не помнит. Она проснулась уже. Она тут теперь. Она тут, живая. В шаманском чуме. И отец её рядом. За чумом. Снаружи.
Всё хорошо.
****
Казалось, он уже слышит звуки гудящего камня, голоса возбуждённых людей, дружный притоп танцующих ног. Но ему ещё оставалось идти больше четверти солнечной луки, потому, скорее всего, ему просто мерещилось.
Солнце стояло в полудне, и он мог убедиться, что сегодня оно в первый раз поднялось. Значит, в стойбище выпустят орла, а затем и впрямь будут танцы и всеобщее пиршество.
Вспомнив о пире, Режущий Бивень почувствовал острые приступы голода. Он не ел ничего уже много дней. Так полагается. Люди не хотят ничего есть, когда падает Старое Солнце, потому как степь в это время отравлена чарами смерти, но сегодняшним вечером они смогут накушаться вдоволь. И Режущий Бивень тоже примет участие в праздничной трапезе.
Он стал думать о том, какая еда будет жариться на кострах. Он разожжет свой отдельный костёр, кто-нибудь даст ему мяса, Львиный Хвост, Сосновый Корень, кто-нибудь ещё. Не станет же он в такой день лакомиться тёртой мамоной. Не станет, – Режущий Бивень не сомневался, что найдётся еда посвежее, мясо мамонтов давно уже приелось, этой ночью во все стороны должны были выйти отряды охотников, чтобы к полудню добыть свежей еды.
Режущий Бивень только подумал о том, что он не успел внести свою долю, как заметил в сухой траве какой-то странный бугор. Несомненно, это был зверь. Спящий зверь. Осёл. Наверное, ночью осла изрядно погоняли охотники, если он решился дремать при солнечном свете.
Как можно осторожнее Режущий Бивень снял с плеча Лук, затем мешок со стрелами. Он снял защитные кожухи с двух стрел. Одну из них сразу наложил на тетиву, другую зажал в зубах. И стал подкрадываться.
Наверное, он заметно отощал после стольких дней скитаний. Чуткие уши осла совершенно не слышали его лёгкой поступи, словно скользил он по воздуху над землёй. Он натянул тетиву, мысленно попросил стрелу жалить змеёй, а Луку напомнил, что
Осёл даже не сразу вскочил от укуса стрелы, так крепко он дремал. Поднялся на ноги как раз в тот момент, когда вторая стрела уже зависла в небе. Эта стрела воткнулась ему прямо в горло и вышла насквозь. Длинноухого повело в сторону, он сдавленно захрипел пробитым горлом и завалился.
Восхищённый своими стрелами и поразительной меткостью Лука, Режущий Бивень торопливо вернулся за оставленными в траве копьём и мешком. Когда он приблизился, осёл ещё дрыгал ногами в предсмертной судороге, и охотник укоротил его муки точным ударом копья.
А потом начались неприятности. Наверное, что-то он сделал не так. Подошёл не с той стороны, оскорбил павшего своей тенью. Душа осла мешала ему. Он отрезал у своей жертвы язык и ещё хотел забрать заднюю ногу, но сломал нож о хрящи, когда её отрезал. У него не имелось в мешке другого ножа, был только грубо оббитый кусок кремня. Он достал этот кусок, осмотрел и убедился в его нынешней непригодности. Чтобы изготовить из этого кремня новый нож, нужно было найти надлежащий каменный желвак для ударов, тогда бы он смог отщепить подходящую пластину. Он глянул вокруг, но, конечно, не заметил никаких камней под ногами, а вездесущая старая трава ему не годилась.
Он стал перерезать ослиную ногу копьём, простейшее дело, но, наверное, душа убитого никак не желала допустить его вовремя в стойбище, потому что внезапно сломался и наконечник копья. Будто гранитными были кости осла. Режущий Бивень сплюнул в сердцах и притопнул ногой. Разумеется, он не мог отступить от своего замысла. Одного языка ему было мало для пира. Он вытащил из мешка не отравленную стрелу, снял её костяной наконечник и стал резать им. Такой маленький и недостаточно прочный резак резал медленно, но каким-то чудом не сломался, и, наконец, ослиная нога отошла от туловища, как ей давно уже полагалось. Теперь Режущий Бивень мог взвалить её на плечо и шагать в стойбище.
Но случилось ещё одно приключение.
Совсем скоро он увидел в небе орла. Того самого. Выпущенного людьми. Орёл завалился на правый бок и замедленно, рывками, падал. Падал в сторону реки. Режущий Бивень опешил.
Послышался треск шаманской трещотки. Еохор, приплясывая, сопровождал по земле небесный полёт орла. Но Режущий Бивень не мог оторвать глаз от падающей птицы. Если та не поднимется выше, не соберётся и не начнёт с силой махать крыльями, тогда беда ожидает людей.
Словно услышав человечье чаяние, орёл яростно забил левым крылом. Но другое крыло у него почему-то полностью не разгибалось. Он вдруг перекувырнулся в воздухе и стал падать ещё быстрее. Всё же орёл в последний миг нашёлся и сумел немного выровнять падение, потому он не грохнулся прямо в воду, а шумно спланировал на прибрежные кусты, затопленные вышедшей из берегов рекой. При падении он переломал верхушки кустов, перья одели кустарник чёрными листьями, сама птица застряла меж сучьев над самой водой, и судьба её не вызывала сомнений.