Первостепь

Падаманс Геннадий

Гиена тоже волнуется, покуда видит своё тело, переживает за беспризорную плоть, которую станут рвать. Но Медвежий Коготь закопает брошенную плоть, и душа гиены перестанет переживать. Душа гиены освободится от когтей плоти, как недавно гиена освободила человека от когтей льва. Режущий Бивень доволен. Про гиену нечего больше думать. Пускай покоится с миром. А вот про людей он не может не думать. Ведь его будущий новый путь, его умирание и воскрешение, всё это ради людей. Для них он теперь станет жить. Не для себя.

Расколотое Полено говорил очень громко

и возбуждённо. Мальчик Розовый Червяк пугался от его слов. В этом было что-то неправильное и опасное, он всё время намеревался удрать, не дослушать, но боялся, что над ним станут подсмеиваться остальные. Он удрал в следующий раз, когда хоронили уже самого Расколотое Полено. Детей не закапывают, детей кладут на деревья, но это ещё страшнее, такая могила. Режущий Бивень плохо переносит могилы, хорошо что Медвежий Коготь согласился ему помочь…

Огромная тёмно-синяя туча опушилась розовой каймой. Над степью вставало солнце, вернулись дозорные. Пришёл и Медвежий Коготь. Он успел спуститься к реке, обмыть руки, лицо и копьё и теперь обтирал себя пеплом. И когда он закончил, отряд двинулся в путь. Им предстояло идти до самого вечера.

****

Люди пришли к шаману ни свет ни заря. Небось, ещё с вечера сговорились. Все тут: охотники, женщины, старики. Галдят.

Еохор, конечно, не рад. Он мог ожидать чего-то подобного, но всё же надеялся на людское благоразумие и на стойкость охотников. Зря понадеялся. Туманные россказни Львиного Хвоста подействовали куда больше, чем все объяснения шамана. И вот они пришли. Только самого Львиного Хвоста нет, удалось его отправить на выручку друга, Режущего Бивня. Вместо Львиного Хвоста громче всех возмущаются Колючий Ёрш и Кривой Хребет:

– Когда же шаман разберётся с проклятыми колдунами? Когда же вернутся наши женщины? Уже рыба пошла, пора нам бить рыбу и праздновать оргии, а нас опутали колдовством. Непорядок какой!

Это они говорят между собой, ещё не видя шамана. Тот стоит в своём жилище возле полога и прислушивается. Не подобает ему так сразу выскакивать, будто мальчику на побегушках. Пусть подождут.

Женщины тоже шумят. «Пускай шаман вернёт пропавших! Пусть вернёт наших подруг! Пусть вернёт наших детей!»

Еохор откидывает полог и появляется перед сборищем. Возбуждённые голоса сразу смолкают, наступает почтительная тишина. Боятся всё же люди шамана. Боятся.

Шаман обводит сборище сердитым взглядом, и люди спешат опустить головы. Охотников тут немного, куда больше женщин, охотники заняты делом, отправились в лес, но не все. Некоторые решили, что за них шаман лучше справится. Еохор кашлянул в кулак, прочистил горло, и начал разговор:

– Когда всё хорошо, тогда люди не слушаются шамана, потешаются даже. А как только беда, сразу же прибежали. А что же сами люди? Сами не можете оборонить своих женщин? Сами не способны защитить своих детей?

Люди пока молчат. Не спешат поднимать головы. Каждый думает, будто к другим шаман обращается, не к нему. Тогда Еохор спрашивает напрямую:

– Разве у Колючего Ерша отсохли руки? Разве

Кривой Хребет уже не может удержать копьё? Почему они ищут пропавших не на том берегу, а возле чума шамана? Может, они полагают, что это Еохор спрятал женщин в своём жилище? Они могут заглянуть внутрь и удостовериться: это не так. Женщин здесь нет. И детей тоже нет. Они в лесу на другом берегу. Там и нужно искать, а не шуметь понапрасну.

Ни Кривой Хребет, ни Колючий Ёрш головы не подняли. Наоборот, вроде как покраснели. Стыдно им, кажется. В самом деле, могли ведь пойти на тот берег, почему здесь остались? Наверное, потому, что как раз у них никто не пропал. А за других, за соплеменников, переживают одними словами. Еохор покачивает головой. Очень он недоволен.

Но позади, одним из самых последних, стоит старейшина Бурый Лис. Этот голову не опускал, этот смотрит как бы со стороны, как судья. Его люди пришли к шаману, и он должен быть с ними. Теперь его люди в страхе молчат, и старейшина вынужден говорить за них:

– Еохор, люди считают, что тут замешано колдовство. Против колдовства нужно действовать другим колдовством. Это дело шамана.

Зашевелились люди, сразу зашумели, как только старейшина высказал. Поддакивают. «Иначе зачем нам шаман?» - одна женщина выкрикнула, но Еохор сделал вид, что не слышит. Что ему крики женщин? Но старейшине должен ответить:

– Люди не правы. Какое же тут колдовство? Лесняки увели у наших охотников жён и детей, а наши охотники так изнежились, что сами стали как дети. Что, разучились уже метать копья? Что, иссяк воинский дух? Разве забыли, что мужчина не только охотник, он – воин. Долго не было у нас войн, люди изнежились и позабыли про воинский долг. Так пора вспомнить! Идите по следу, найдите, отбейте. Испейте вражеской крови и успокойтесь. А если не можете, если уже не способны, значит, так вам и надо. Какие ж вы воины?

Еохор глядит на старейшину, вроде как нечего тому возразить, как представителю всех – Бурый Лис, кажется, удовлетворён. Не опустил головы, выслушал, теперь оглядывает остальных: вот, вам ответили, вы довольны? Нет, не довольны. Стоящий первым Колючий Ёрш весь раскраснелся, бородавки на лице вспучились от злости, руки сжаты в кулаки. Ярость захлёстывает Колючего Ерша, но ярость против кого? Шаман не может утерпеть:

– Колючий Ёрш так озлился, против кого его ярость? Против тех, кто похитил жён и детей у его соплеменников? Или же против того, кто сказал обидное слово правды лично ему, Колючему Ершу?

Колючий Ёрш встряхнул кулаками, вскинул голову, сверкнул глазами на шамана, но всё же стал глядеть в сторону, мимо. Колючий Ёрш возражает, голос дрожит от ярости:

– Воины годятся против воинов. Но против колдовства обязан выступить шаман. Тут колдовство! Дротики сами летают, сами убивают, никаких следов нет! Это лесной шаман. Пусть же Еохор выступит против того! Это дело Еохора, а не Колючего Ерша. А если боится, пусть так и скажет!

Теперь уже сверкнули гневом глаза шамана.

– Что за дротики такие? Колючий Ёрш их сам видел?