Первый дон
Шрифт:
Чезаре вскочил на ноги, положил руку на рукоять меча. Двинулся на Хуана, но его перехватил Джо Медичи и с помощью Хофре и бросившейся к ним Ваноццы смог оттащить назад.
— Он не понимает, что говорит, Чезаре, — убеждала старшего сына Ваноцца. — Напился и несет чушь.
Чезаре сверкнул глазами, его лицо закаменело.
— Все он понимает, мама, и не будь мы в твоем доме, я бы тут же убил наглеца… пусть он мой брат и твой сын.
Джо усадил за стол все еще дрожащего от ярости Чезаре. После стычки братьев веселья у гостей заметно поубавилось. Теперь они перешептывались между собой.
Потом молодой человек в маске поднялся, что-то тихо сказал Хуану. Тот, заметно протрезвев, встал.
— Прошу меня извинить. У меня встреча, которую я не могу пропустить.
Паж помог ему надеть темно-синий плащ, и Хуан ушел в сопровождении одного из своих оруженосцев и высокого мужчины в маске.
Вскоре разошлись и гости. Чезаре, его брат Хофре, Джо и Асканьо Сфорца уехали последними. Чезаре, вскочив на лошадь, на прощание помахал рукой Ваноцце и ее молодому швейцарскому гвардейцу.
Мужчины неспешно въехали в город. На перекрестке у дворца Борджа остановились и достаточно долго обсуждали инцидент с Хуаном. Чезаре ясно дал понять, что не намерен терпеть пьяные выходки брата и отсутствие у того верности семье. Он намеревался переговорить с Хуаном и внушить ему, что случившееся у Ваноццы более чем серьезно. Сначала поговорить, а потом, если придется, решить вопрос кардинально. Хуан, конечно, не мог не понимать, что в поединке с Чезаре шансов у него нет, а потому ему предстояло извиняться не только перед Чезаре, но и всеми, кого он оскорбил своим поведением, замарав честь всей семьи Борджа. Чезаре прекрасно знал, что трус — Хуан, а не он, что бы ни говорил его брат.
Кардинал Асканьо Сфорца рассказал о Хуане еще одну нелицеприятную историю. Буквально несколько дней тому назад Хуан, конечно же, пьяный, без всякого повода избил его мажордома. Асканьо обиделся и поклялся кардинальской шляпой, что лично, не боясь гнева Папы, рассчитается за это с Хуаном.
Шестнадцатилетний Хофре не сказал ни слова против Хуана, но Чезаре чувствовал, что и он затаил зло на их брата, поскольку не мог не знать о романе Хуана с Санчией. Младший брат удивлял Чезаре. Раньше он считал, что тот туповат, но выражение лица Хофре, когда он стоял во внутреннем дворике рядом с де Кордобой, говорило за то, что с головой у него все в порядке.
После того, как они пожелали Асканьо спокойной ночи, а Джо Медичи отправился в свой дворец, Хофре сказал Чезаре:
— Я думаю, что поеду в город и проведу несколько часов с женщиной, которая ответит на мои ласки.
Чезаре улыбнулся ему, хлопнул по плечу.
— У меня возражений нет, маленький брат, — он рассмеялся. — Веселой тебе ночи.
Чезаре проводил брата взглядом. Вот тут в его душе и зашевелилась тревога. Потому что, как только Хофре свернул за угол, трое всадников выскользнули из проулка между каменными зданиями и последовали за ним. Один, ростом выше других, ехал на белом жеребце.
Выждав несколько минут, Чезаре обогнул тот же угол.
И увидел впереди четыре тени. До него донеслись их голоса. Слов он разобрать не мог, но дружелюбный тон уловил. Убедившись, что его брату ничего не грозит, Чезаре развернул лошадь и вернулся в Ватикан.
Много часов спустя Чезаре разбудил леденящий душу кошмар. Где цокали копыта, во сне или наяву? Он попытался стряхнуть с себя остатки сна, но фонарь в спальне потух, и его окружала чернильная тьма.
В поту, с гулко бьющимся сердцем, Чезаре изо всех сил старался совладать с нервами, успокоиться, но паника не отпускала. Как слепой, он искал спички, но руки тряслись, а мозг застилал дикий страх. Объятый ужасом, он позвал слугу, но никто не пришел.
Наконец, словно по мановению волшебной палочки, зажегся фонарь и осветил спальню. Еще полусонный, Чезаре плюхнулся на кровать. Но мрачные тени по-прежнему окружали его, тянулись к нему от стен. Чезаре завернулся в одеяло, потому что жутко замерз и не мог контролировать бившую его дрожь. И тут из темноты до него донесся голос Нони: «В твоем доме смерть…»
Тряхнул головой, отгоняя эти мысли, этот голос, но сердце заполнил ужас. Креция в опасности? Нет, быть такого не может. Монастырь для нее — надежная крепость, отец об этом позаботился, послав дона Мичелотто. Лукреция об этом ничего не знала, но ее бдительно охраняли круглые сутки. Потом подумал о Хофре. Но вспомнил голоса его спутников и вновь успокоился.
Хуан? Господь знает, если и существует небесная справедливость, опасность, грозящая Хуану, не должна вызывать у него кошмаров. Но тут Чезаре начал тревожиться из-за отца. Что будет с ним, если Хуана убьют?
Чезаре быстро оделся, направился к покоям Папы.
У дверей его спальни на страже стояли два гвардейца.
— Его святейшество спит? — спросил он.
— Только что заснул, — ответил ему Юкамино, любимый слуга Александра.
Чезаре вернулся к себе. Тревога не уходила, и не оставалось ничего другого, как ускакать за город: конные прогулки всегда успокаивали его. Он спустился в конюшню, оседлал любимого жеребца и тут увидел, как один из конюхов чистит лошадь Хофре. Заметил на копытах красную речную глину.
— Мой брат благополучно вернулся домой? — спросил он.
— Да, кардинал, — ответил юноша.
— А мой брат Хуан? Он вернулся?
— Нет, кардинал, — ответил юноша. — Пока еще нет.
Чезаре покинул город с предчувствием беды. Он не знал, чего ищет, но мчался, словно одержимый демоном.
Казалось, он перенесся из реального мира в сон. Вот так и скакал вдоль реки, в поисках своего брата Хуана.
Ночь выдалась холодная и сырая, запах соли, идущий от вод Тибра, прочистил голову и успокоил его. Он искал на берегу следы борьбы, но не находил. Несколько часов спустя Чезаре добрался до того места, где берег покрывала красная глина. Напротив одного из самых крупных рыбных причалов высился дворец графа Миранделлы и больница, в окнах которой горели лампы. Однако и здесь Чезаре не заметил ничего особенного. Спешился, огляделся в поисках тех, кто, возможно, мог видеть его брата. Но ни на причале, ни на берегу никого не заметил. Лишь изредка в реке плескалась рыба.
Чезаре дошел до конца причала, постоял, глядя на реку. На волнах покачивались несколько стоявших на якоре рыбацких судов, но рыбаки или пьянствовали в местных тавернах, или спали глубоким сном. Он попытался представить себе, какая она, жизнь рыбака: каждый день выходить в море, забрасывать сеть и ждать, попадет ли в нее рыба. Чезаре улыбнулся, на душе у него стало спокойнее.
И уже хотел уйти, когда заметил маленькую лодку, привязанную к потемневшим от времени и воды опорам причала, а в ней — спящего мужчину.