Пёрышко
Шрифт:
Слушал ее. К своими чувствам прислушивался. Только не было в душе у меня радости от слов ее. Наоборот, тоска сердце сжала. Как если бы потерял я что-то... А что и сам не ведаю.
– Прощаю, Забава. Что ж поделать, раз жизнь так сложилась. Не вини себя, не судьба, видно, нам.
– Так я неспроста все это говорю тебе. Знаешь ли ты об отце своем?
– Да, что о нем знать-то? Погиб в походе, давно уже.
– Не знаешь, значит. Придется мне говорить. Отец-то твой, настоящий, - Драгомир. И ты братом Ладиславу приходишься!
Ушам
– Не пойму, Забава, что за речи ты ведешь...
Перебила. Не дала договорить.
– Вспомни, как Тихомир к вам с матерью твоей относился. Бил тебя, мать бил. Не простил он ей грех тот. Да только, видишь, судьба-злодейка какова - сестра и брат твои, дети Тихомировы, погибли в детстве, а ты, чужой сын, выжил. Может, и смирился он.
– А ты откуда знаешь?
– Ладислав мне рассказывал. Да, если мне не веришь, мать свою спроси! Чего теперь, спустя столько лет скрывать? Да многие старики помнят еще, какой Драгомир был... Зверь, а не человек!
– А Ладислав? Как он с Миланьей поступил?
Опустила глаза. Знает. Притворялась перед Ярополком и воинами. Но совладала с собой, вновь твердо, уверенно взглянула:
– Не гоже о князе погибшем плохое говорить. Тем более, что муж он мой был. А что до Миланьи, жаль мне ее. Но, по правде говоря, только пусть в тайне останется это, Ладислав в последнее время сам не свой был. Злой, жестокий. Мне тоже перепадало. Бил меня, девок дворовых насиловал...
Закатала она рукава - руки в пятнах бурых.
– Все тело такое, Богдан.
– Да что ж с ним такое случилось?
– Есть у меня догадка одна. За грехи отца Драгомира наказан он! Только думаю я, если его ТАК наказали, что с сыном моим будет? Бажена тоже...
Заплакала, не сдержалась. Хотел обнять ее, успокоить. Руки уже протянул. Но что-то остановило. Протест какой-то в душе поднялся. Не хотел дотрагиваться, касаться ее. Мысленно отругал себя - человек в беде. Неважно, кто это. Помощь ей требуется. Но перешагнуть через чувство это не сумел.
Только слезы у нее быстро сами собой высохли. Вытерла их платком белым и глазами своими огромными снова на меня взглянула.
– Так вот, Богдан, женись на мне и князем Муромским по праву станешь. Ты - сын Драгомира, пусть и непризнанный.
Подумалось, что ослышался я. А Бажен как же? Молод, конечно, но бывали случаи, когда на княжем престоле дети сидели, а он-то почти в возраст вошёл.
– Что ж ты сына своего престола лишить хочешь?
– Вятичи войной на нас пойдут. Он - мальчишка еще. Не удержит княжество - все потеряет. Нам сейчас сильный воин на престоле нужен, за которым дружина, как за отцом родным пойдет! За тобой, Богдан, пойдут, не задумаются!
– Да, Забава, сильна ты в делах княжеских.
– Подумай, Богдан, что получишь ты!
Смешно мне отчего-то стало. Еле сдержался, чтобы при ней не расхохотаться! Что получу-то?
– И думать не стану. Бажен должен править. А с вятичами я, как воевода, сражаться буду.
– А я как же?
– А ты, Забава, свой выбор семнадцать лет назад сделала.
Развернулся и пошёл на выход.
К матери. Все ж таки, правду знать хотелось.
А в доме моем впервые за все годы мать не одна меня ждала. Еще с улицы, ведя коня в поводу, заметил, что возле хаты кто-то в сарафане красном хозяйничает. Отчего-то сердце дрогнуло, как будто узнал ее. Но потом пригляделся - нет чужая.
А во дворе - порядок везде, трава скошена, дрова для бани наколоты, даже у телеги колеса, и те смазаны! И девица та, заметив меня, повернулась, выпрямилась. Хороша! Коса чёрная в руку толщиной на груди лежит. Глаза синие, брови черные! Улыбается приветливо, как будто, век меня знает.
– Рада видеть тебя, Богдан!
– И я рад, да только не знаю, кто ты!
– Так Весняна я, матушка твоя меня приютила. Сирота я из деревни далёкой.
– Ну, раз матушка приютила, так тому и быть!
– Не прогонишь?
– Да к чему прогонять-то, хата большая - живи!
Расцвела она в улыбке радостной, а мне вновь показалось, что видел ее где-то.
Тут и мать на крыльцо выбежала. Руками всплеснула, на грудь бросилась, ожогов моих не заметя. Застонал я от боли, так обе они помогать мне, лечить раны мои кинулись. Понятно все, мать специально для меня сиротку-то подыскала. Внуков давненько просит. Решила в свои руки это дело взять!
К вечеру, котомки стал свои разбирать, что к седлу приторочены были. Первым делом меч обнаружил. Второй. Откуда такая красота? Каменья на ручке! Ни скола! Блестит-сверкает весь! Долго в руках держал - никогда такого не видел. Решил потом у дружинников своих разузнать, где я такой раздобыл. В котомке одной два плата нашёл и гребешок в виде перышка. Платы сразу в сторону отложил - чудеса, что два их! Как знал, как чувствовал, что столько потребуется! А гребень в руки взял. Вертел, крутил. Понять не мог, неужто матери такую вещицу необычную купил? Почему перышко вдруг? Пожал плечами и назад в суму засунул, не решившись никому его отдать.
После ужина сел на крылечке, мать сзади подошла - чувствует, видно, что поговорить с ней хочу.
– Сынок, ты не сердишься, что я Весняну у нас жить оставила?
– Нет, мать, не сержусь за это. А вот за то, что правды мне об отце моем за столько лет не сказала, сержусь и даже очень.
Побелела она, руки к груди прижала.
– Рассказывай, как на самом деле было.
– Дело прошлое, Богдан, зачем теперь ворошить?
– Нет, мать, не пройдет так! Рассказывай!
Села рядом. Задумалась.