Песнь небесного меча
Шрифт:
Тот рассмеялся.
— Я никогда не пойму тебя, Утред.
— Я очень простая душа, — сказал я. — Просто я хочу домой.
— Не в чертоги Одина?
— Рано или поздно — да, но сперва домой.
— В Нортумбрию?
— Туда, где у меня есть крепость возле моря, — печально проговорил я.
И подумал о Беббанбурге на высокой скале, о широком сером море, без устали катящем свои волны, чтобы разбить их о скалы, о холодном ветре, дующем с севера, о белых чайках, кричащих в брызгах пены.
— Домой, — проговорил я.
— В тот дом, который украл у тебя твой
— Эльфрик, — мстительно проговорил я и снова подумал о судьбе.
Эльфрик был младшим братом моего отца. Он остался в Беббанбурге, в то время как я сопровождал отца в Эофервик. Я был тогда ребенком. Мой отец погиб при Эофервике, сраженный клинком датчанина, и я попал в рабство к Рагнару Старшему, который вырастил меня как сына. А мой дядя пренебрег желанием моего отца и присвоил Беббанбург. Память об этом предательстве всегда жила в моем сердце и жгла гневом. И когда-нибудь я отомщу ему.
— Когда-нибудь, — сказал я Стеапе, — я вспорю Эльфрика от паха до грудины и буду смотреть, как он умирает. Но сделаю это медленно. Я не проткну его сердце. А буду смотреть, как тот умирает, и мочиться на него, пока он будет дергаться. А потом убью его сыновей.
— А сегодня ночью? — спросил Стеапа. — Кого ты убьешь сегодня ночью?
— Сегодня ночью мы возьмем Лунден, — сказал я.
Я не видел в темноте его лица, но чувствовал, что тот Улыбается.
— Я сказал Альфреду, что он может тебе доверять, — проговорил Стеапа.
Пришел мой черед улыбнуться.
Где-то в Падинтуне завыла собака, потом все стихло.
— Но я не уверен, что Альфред может мне доверять, — после долгой паузы сказал я.
— Почему? — озадаченно спросил Стеапа.
— Потому что в одном отношении я очень хороший христианин, — ответил я.
— Ты? Христианин?
— Я люблю своих врагов, — пояснил я.
— Датчан?
— Да.
— А я — нет, — безрадостно проговорил Стеапа.
Его родители были убиты датчанами.
Я не ответил, думая о предназначении. Если трем пряхам известна наша судьба, тогда зачем мы даем клятвы? Ведь если потом мы их нарушаем, разве это не предательство? Или тоже судьба?
— Итак, завтра ты будешь сражаться с ними? — спросил Стеапа.
— Конечно. Но не так, как ожидает Этельред. Поэтому я ослушаюсь приказа, а тебе велено убить меня, если я так поступлю.
— Я убью тебя позже, — сказал Стеапа.
Этельред изменил наш план, с которым раньше все согласились, даже не подозревая, что я никогда и не собирался следовать ему. Этот план был слишком очевиден. Разве когда-нибудь армия нападала на город по-другому — не пытаясь отвлечь защитников от намеченных для штурма укреплений? Зигфрид поймет, что наша первая атака — фальшивка, и не сдвинет с места гарнизон, пока не убедится наверняка, что распознал настоящую угрозу. И тогда мы погибнем под стенами, а Лунден останется оплотом норвежцев.
Поэтому существовал единственный способ взять город — с помощью хитрости, уловок и отчаянного риска.
— Вот что я собираюсь сделать, — сказал я Стеапе. — Подождать, пока Этельред не покинет остров. Тогда мы вернемся сюда и возьмем два корабля. Это будет опасно, очень опасно, потому что нам придется миновать брешь в мосту в темноте, а корабли разбиваются там даже при свете дня. Но если мы сможем преодолеть эту брешь, то легко попадем в старый город.
— Я думал, вдоль реки стоит речная стена?
— Стоит, — сказал я. — Но в одном месте там есть пролом.
Римлянин построил у реки огромное здание и подвел к нему маленький канал. Тот проходил сквозь стену, там-то в ней и была брешь. Я решил, что римлянин был богачом и ему требовалось место, где мог бы причаливать его корабль. Вот потому он и сделал брешь в речной стене, прорыв канал, — и то был мой путь в Лунден.
— Почему ты не сказал об этом Альфреду? — спросил Стеапа.
— Альфред умеет хранить секреты, — ответил я, — но Этельред — нет. Он бы разболтал всем и каждому, и не прошло бы и двух дней, как датчане узнали бы, что мы собираемся сделать.
Это было правдой. У нас имелись шпионы, но и у наших врагов тоже, и, если бы я раскрыл, что собираюсь предпринять, Зигфрид и Эрик перекрыли бы канал судами и оставили своих людей в большом римском доме у реки. Тогда бы мы погибли еще на причалах.
Мы и сейчас могли погибнуть, потому что я не знал, сможем ли мы отыскать разрыв в обвалившемся мосту, а если отыщем, сумеем ли через него проскочить, там, где Уровень воды понижается и река бурлит. Если мы промахнемся и одно из судов отклонится всего на полвесла к югу или к северу, его снесет на зубья свай, а людей вышвырнет в реку. И я даже не услышу, как они тонут, потому что оружие и доспехи мигом утянут их на дно.
Стеапа все это время размышлял, как всегда неспешно, но теперь задал весьма умный вопрос:
— Почему бы не высадиться перед мостом? — предложил он. — Там ведь должны быть ворота в стене?
— Там есть дюжина ворот, — ответил я, — ну, может, десяток, и Зигфрид все их перекрыл. Но меньше всего он ожидает, что суда попытаются проскользнуть через брешь в мосту.
— Потому что они там разбиваются? — спросил Стеапа.
— Именно, — подтвердил я.
Однажды я сам видел, как такое случилось: торговый корабль плыл через разрыв в мосту между приливом и отливом, и рулевой отклонился слишком далеко в сторону, так что сломанные сваи сорвали обшивку со дна корпуса. Брешь в обвалившемся мосту была всего в сорок шагов шириной и, когда река казалась спокойной — ни прилив, ни ветер не пенили воду, — выглядела безобидной. Но она никогда не была безобидной. Лунденский мост был убийцей, но чтобы захватить город, мне придется миновать мост.
А если мы выживем? Если сможем найти римскую пристань и высадиться на берег? Тогда нас будет немного, а врагов — великое множество, и некоторые из нас погибнут на улицах раньше, чем войско Этельреда сумеет перебраться через стену.
Я прикоснулся к рукояти Вздоха Змея и ощутил под пальцами маленький серебряный крест, вставленный в рукоять. Подарок Хильды, моей любовницы.
— Ты еще не слышал, чтобы куковала кукушка? — спросил я Стеапу.
— Нет.
— Время трогаться в путь, — сказал я. — Или все еще хочешь меня убить?