Песнь небесного меча
Шрифт:
— Двадцать человек, — умоляюще воззвал я к нему.
— Дай ему больше! — твердо велела Этельфлэд.
— На судах есть место только для лишних сорока людей, — сказал я.
— Так дай ему сорок! — приказала Этельфлэд.
— Госпожа, — нерешительно проговорил Эгберт, но замолчал, когда Этельфлэд подняла маленькую руку.
Она повернулась и посмотрела на меня.
— Я могу доверять тебе, господин Утред?
В устах ребенка, которого я знал почти всю ее жизнь, этот вопрос звучал странно, и я улыбнулся.
— Ты можешь мне доверять, — беспечно сказал
Лицо ее затвердело, глаза стали суровыми. Может, из-за того, что в ее зрачках отражался огонь костров, я внезапно осознал, что Этельфлэд не просто ребенок, она — дочь короля.
— Мой отец, — сказала она ясным голосом, чтобы ее слышали все остальные, — говорит, что ты — лучший воин из всех, которые ему служат. Но он тебе не доверяет.
Воцарилось неловкое молчание.
Эгберт откашлялся и уставился в землю.
— Я никогда не подводил твоего отца, — резко бросил я.
— Он боится, что твоя верность продается, — сказала Этельфлэд.
— Я дал ему клятву, — ответил я все так же резко.
— А теперь я хочу, чтобы ты поклялся мне, — требовательно произнесла Этельфлэд, протянув тонкую руку.
— Поклялся в чем? — спросил я.
— Что ты сдержишь данное отцу обещание. И что будешь верен саксам, а не датчанам, и будешь сражаться за Мерсию, когда Мерсия того попросит.
— Моя госпожа… — начал я.
Меня ужаснул этот перечень требований.
Эгберт! — перебила Этельфлэд. — Ты не дашь господину Утреду людей до тех пор, пока он не поклянется до самой моей смерти служить Мерсии!
Да, госпожа, — пробормотал Эгберт.
До самой ее смерти? Почему она так сказала?
Я помню, что подивился этим словам, и еще помню, как подумал: мой план захвата Лундена висит на волоске. Этельред отобрал у меня войска, в которых я нуждался, во власти Этельфлэд было дать мне нужное количество людей, но, чтобы победить, я должен был замкнуть на себе оковы еще одной клятвы… А клясться я не хотел. Какое мне дело до Мерсии, разве она меня волнует? Но той ночью меня заботило, как провести людей через мост смерти — чтобы доказать, что я на это способен. Меня интересовала моя репутация, мое имя и моя слава.
Я вытащил из ножен Вздох Змея, зная, зачем Этельфлэд протянула руку, и отдал ей меч рукоятью вперед. Затем опустился на колени, взял ее ладони в свои, а она сжала рукоять моего меча.
— Я даю клятву, госпожа, — сказал я.
— Ты клянешься, что будешь верно служить моему отцу?
— Да, госпожа.
— И, пока я жива, будешь служить Мерсии?
— Пока ты жива, госпожа, — сказал я, стоя на коленях в грязи и гадая — ну что же я за дурак!
Я хотел быть на севере, хотел избавиться от набожности Альфреда, хотел быть вместе со своими друзьями — однако вот, глядите! — клянусь в верности амбициям Альфреда и его златовласой дочери.
— Клянусь, — повторил я и слегка сжал ее руки в знак своей искренности.
— Дай ему людей, Эгберт, — приказала Этельфлэд.
Он дал мне тридцать воинов и, надо отдать ему должное, хороших воинов — молодых, оставив себе старых и больных, чтобы охранять Этельфлэд и лагерь.
Итак, теперь я возглавлял отряд, в котором было больше семидесяти человек, включая отца Пирлига.
— Спасибо, моя госпожа, — сказал я Этельфлэд.
— Ты можешь отблагодарить меня, — ответила она.
Голосок ее снова звучал по-детски, ее торжественность испарилась, сменившись прежним озорством.
— Как? — спросил я.
— Возьми меня с собой.
— Ни за что, — резко ответил я.
Этельфлэд нахмурилась, услышав мой тон, и посмотрела мне в глаза.
— Ты на меня сердишься? — тихо спросила она.
— Я сержусь на себя самого, госпожа, — ответил я и отвернулся.
— Утред! — несчастным голосом окликнула она.
— Я сдержу клятву, госпожа, — сказал я.
Я был зол, что снова поклялся, но, по крайней мере, теперь у меня было семьдесят человек, чтобы взять город. Семьдесят человек на борту двух судов, которые прокладывали путь из ручья в сильное течение Темеза.
Я находился на судне Раллы, на том самом корабле, который мы захватили у датчанина Джаррела и чей подвешенный труп давно уже превратился в скелет. Ралла стоял на корме, прислонившись к рулевому веслу.
— Не уверен, что мы должны это делать, господин, — сказал он.
— Почему бы и нет?
Он сплюнул через борт в черную реку.
— Вода слишком быстрая. Она будет мчаться через пролом, как водопад. Даже при спокойной воде, господин, та брешь в мосту — жестокая штука.
— Правь прямо вперед, — ответил я, — и молись любому богу, в которого веришь.
— Если бы мы могли хотя бы видеть пролом, — мрачно проговорил он.
Ралла оглянулся, выискивая взглядом судно Осрика, но его поглотила тьма.
— Я видел, как такое проделывали во время отлива, — сказал Ралла, — но при свете дня и не по разлившейся реке.
— Во время отлива? — переспросил я.
— Вода убегала, как заяц, — хмуро проговорил он.
— Тогда молись, — отрывисто сказал я.
Я прикоснулся к амулету-молоту, потом к рукояти Вздоха Змея, пока судно набирало скорость, идя по вздымающемуся потоку. Берега реки были далеко. Здесь и там мелькали огоньки, говорящие о том, что в доме тлеет очаг, а впереди, под безлунным небом стояло неясное зарево, подернутое черной пеленой. Я знал — там новый сакский Лунден.
Зарево исходило от неярких костров в городе, пелена была дымом этих костров, и где-то там Этельред вел своих людей через долину реки Флеот вверх, к старой римской стене. Зигфрид, Эрик и Хэстен узнают, что он там, потому что кто-нибудь прибежит из нового города, чтобы предупредить жителей старого. Датчане, норвежцы и фризы, даже некоторые саксы, не имеющие хозяина, встряхнутся и поспешат к укреплениям старого города.
А нас несла вниз черная река.
Воины почти не разговаривали. Каждый человек на обоих судах знал, с какой опасностью нам предстоит встретиться. Я пробирался между сидящими на корточках, и отец Пирлиг, должно быть, ощутил мое приближение, а может, в венчающей мой шлем волчьей голове отразился свет, потому что валлиец приветствовал меня раньше, чем я его заметил.