Песнь о наместнике Лита. Тревожное время
Шрифт:
– Стоит, - отрезал Алва, улыбаясь шальной улыбкой.
– Шкуры есть, а лошадь мы купим по дороге.
Глава 41. В глубинах новых открытий
– Жиль.
– После того, что случилось в три часа пополудни в восьмой день Янтаря, я понял все. Если меня не будет - ничего не изменится. От нас ничего не зависит, так зачем тогда жить?
– Жиль. Господин Проэмперадор не для того велел мне ехать вместе с вами, чтобы вы изволили мотать мои и без того не прочные нервы. Напомните мне, чтобы по прибытии
Ответом Ричарду Окделлу, смеющему наслаждаться ясной, хоть и прохладной погодой, стал укоряющий и осуждающий взгляд корнета Понси, и тот почти смирился. А победитель словесной перепалки продолжал вдохновлено завывать унылые вирши Барботты, от которых хотелось то плакать, то нервно смеяться, то пустить Сону рысью и оставить Жиля далеко позади.
Он ушел, ушел далеко, ушел навсегда,
но по-прежнему точит каменья вода,
но по-прежнему ветры летят в вышине,
и по-прежнему черви снуют по земле...
Я безумен, как безумен олень,
средь осенних древес золотых,
одинок я, как подрубленный пень,
без ветвей, цветов и листьев густых...
Ричард закатил глаза и посмотрел на блеснувшую впереди воду Данара. Они возвращались войной, с победой, счастливые и довольные донельзя - почти все. Жиля Понси отвергла рыжеволосая родственница губернатора Тронко, и об этой своей печали корнет счел нужным рассказать всем. А то вдруг кто-нибудь не поймет тяжелейших страданий его тонкой натуры?
– В конце концов, - с горечью сказал Понси, - моя жизнь никому не нужна, а меньше всех - мне. Я исчезну, и обо мне все позабудут. На дне реки - покой, там...
Рокэ подъехали и посмотрел на Ричарда. Ричард быстро поднял голову и посмотрел на Рокэ. Они отлично поняли друг друга, а потому схватив страдальца под руки, вытащили из седла, чтобы несколько раз как следует раскачать его и швырнуть в воду. Оторопевший Понси не успел и пикнуть, как барахтался в прозрачной глади Данара, хрипя и размахивая руками, но у него видимо кружилась голова, и от того было трудно сосредоточиться.
– Ну вот, - посетовал Ричард, - а если утонет? Что вы тогда скажете его деду?
– А что скажете вы?
– Эээ... Ну... Вы правы, моей вины в смерти корнета будет ровно столько же, как и вашей, но я что-нибудь придумаю...
– Спокойно, юноша. Сейчас этот господин позовет на помощь и его вытащит Тапо, - весело сказал Алва, протягивая подоспевшему кэналлийцу золотую монету.
– Между нами: вам лучше поторопиться. Он тонет.
Значит, они с эром все-таки перестарались. Ричард Окделл молча смотрел на кэналлийца, вытащившего несостоявшегося утопленника из светлых вод Данара, на заливающихся злым смехом солдат, что пришли на берег с сухими плащами и фляжками, и понимал, что усвоил хороший урок. Нельзя издеваться над человеком только потому, что можешь или чтобы потешить сильных мира сего. Это слишком жестоко и бессмысленно - ведь в любой момент кто-нибудь более беспощадный и мерзкий сможет безнаказанно поиздеваться над ним самим.
– Запомните, юноша: тот, кто не хочет жить, умирает молча.
Вместо ответа Ричард одарил его очень выразительным и
– Корнет Понси, - обратился к мокрому юнцу Алва, - если я еще раз услышу разговоры о самоубийстве, вы отправитесь в ближайший приют для умалишенных.
– Нет, - угрюмо сказал Ричард, - тогда он вас добьет. Окончательно. Попомните мои слова.
Ворон ничего не возразил, а Савиньяк отчего-то усмехнулся.
– Дайте ему касеры. Мы ночуем во Фрамбуа, извольте поторопиться.
Фрамбуа - это отлично, хотя Ричард Окделл прежде там и не появлялся, но после стольких ночей, проведенных в походных условиях, он был очень рад возможности поспать в нормальной постели. Достойные воины не говорят о столь низменных желаниях, промолчал и он, однако, пока не видел Ворон, широко улыбнулся от радости. Маленький и уютный городок встретил победителей небольшим количеством людей на улицах, с опаской рассматривали кавалькаду Проэмперадора и на всякий случай держались подальше. Обычно к ним заезжали одинокие или парные путники, такие знатные гости во Фрамбуа - скорее всего редкость.
«Ощипанный павлин». «Четыре охотника». «Зеленая карета». «Любезный кабан». «Талигойская звезда». Интересно. Есть орден Талигойской Звезды, а есть вот это... Посмотрев на украсившую вывеску худенькую девушку с большими синими глазами и мечтательной улыбкой, Ричард Окделл тут же подумал, что у его эра глаза точно такие же или очень сильно похожи. Святая Октавия, от которой Алвы временами наследовали синеглазость? Как же прекрасно нарисовано...
– Вам понравилось, юноша?
– Нет, монсеньор, вообще мне по душе «Любезный кабан», но...
– Зато нравится мне, а ваш гербовый зверь подождет, - с усмешкой отозвался Рокэ, и направил Моро к распахнутым воротам.
Эркюль Гассинэ, являвшийся хозяином заведения, судя по восторгу в его глазах, уже имел в прошлом встречи с Алвой, но тогда почему Рокэ спросил его имя? Может, чтобы был повод называть хозяина папашей Эркюлем? Ричард понял, что изрядно устал и что дознаваться до каждой странности эра у него нет ни сил, ни желания. Только и смог юноша добрести до конюшни, чтобы устроить там лошадей, а потом приплелся к Рокэ и Эмилю, чтобы упасть на стул. Молодой слуга принес согретое вино - очень кстати, как и жареный ягненок.
Болтовня шла весело и просто, и едва ли не впервые за всю историю общения с Алвой юноша не чувствовал себя неуверенно или неуютно - должно быть потому, что не был перед ним ни в чем виноват. Рокэ и Эмиль рассказывали о своих унарских временах, Ричард - о своих, и все были довольны. Однако про монахов со свечками юноша решил помолчать, ведь все равно Эмиль Савиньяк не исповедует абвениатство, хотя кровному вассалу Молний следовало бы...
– Приехали из Олларии, - с кислым видом сказал Рокэ, выглянув в окно, за которым слышался лошадиный топот.
– Только Ги Ариго здесь не хватало.